Главные проблемы современных учеников: интервью со школьным психологом. Двойка за поведение: что говорит психолог о «трудных детях» в школе

Независимо от ответа на этот вопрос, решения проблемы не знают ни одни, ни другие. Чтобы его найти, нужно, как минимум, начать диалог. Логично, если «модератором» диалога выступит психолог - человек, к которому обращаются в критических ситуациях, когда не знают, что делать с главным героем этой школьно-семейной драмы - ребёнком.

О том, как складывается жизнь сложных детей в школе, мы поговорили с Еленой Кандыбиной, психологом Центра Практической психологии и психотерапии «Белый аист» .

Елена, к вам как к психологу приходят сложные дети, испытывающие трудности адаптации в школе. Есть мнение, что таких детей становится всё больше.

Причины дезадаптации в школе у ребенка могут быть самые разные. Но не только социального характера. В психологии и медицине есть такое понятие - минимальная мозговая дисфункция (ММД). По разным данным она диагностируется у 2–25% детей. Даже минимальный процент гарантирует в каждом классе наличие сложного ребенка. Симптоматика очень широкая, но вся «играет» против школы. Это и нарушение координации движений, и гиперактивность, и эмоциональная лабильность, небольшие речевые и двигательные нарушения, повышенная отвлекаемость, рассеянность, нарушения поведения. Естественно, это приводит к трудностям в обучении. Причиной возникновения ММД может быть не только патология беременности и родов или заболевания в первые годы жизни, но и, как ни парадоксально, технический прогресс. Грубо говоря, сейчас выхаживают много детей, которые раньше просто не доживали до школьного возраста.

Такие дети часто интеллектуально вполне состоятельны, но высидеть 45 минут урока не в состоянии.

Им трудно контролировать себя в должной степени. Они могут быть слишком импульсивны или, наоборот, слишком медлительны. Их эмоциональные реакции могут выражаться слишком ярко. К концу недели ребенок устал и рыдает. Или дерётся. Но в любом случае дезорганизует работу класса.

То есть сложные дети мешают учиться?

Конечно, мешают. Сложный ребенок в классе - это часто проблема.

Кроме того, по поводу детей с нарушениями у людей возникает масса негативных фантазий. Родители совершенно серьёзно могут спрашивать, не заразно ли это. Или в качестве ложного аргумента против присутствия такого ребенка в классе высказывают опасение, что другие дети будут над ним издеваться. Как будто их дети прилетели с Луны, и родители не имеют никакого отношения к их воспитанию, не могут объяснить, почему существуют разные дети, поговорить про толерантность и сострадание.

Кадр из к/ф «Учитель на замену»

Есть ведь такое распространённое заблуждение, что дети жестокие…

Дети прямолинейные. Они ещё не доросли до наших взрослых социальных масок. Мы ведь тоже во 2-3-4-5 классе часто прямо говорили то, что думали. И только позже, иногда годам к тридцати, научились делать правильное социальное лицо, умея промолчать, даже если кажется, что кто-то неправ.

Ребёнок чаще, чем взрослый скажет именно то, что думает. А вот что он думает, во многом зависит от взрослых.

От того, что ему говорят учителя и родители. Педагоги, как и родители, сказать могут самое разное. Одна мама рассказывала историю: она пришла к учителю своего сына и попросила быть с ним повнимательней, потому что ребёнок с особенностями и наблюдается у невролога. И когда в очередной раз у мальчика что-то не получилось и он, заплакав, спрятался под парту, учительница обратилась к классу со словами «Ребята, не обращайте внимания и не приставайте к нему. Он у нас дурачок и у врача лечится».

А должна ли школа воспитывать? В конце концов, её основная задача - учить.

Хочет того школа или нет, но она является воспитательной институцией. Ребёнок от четырёх до восьми часов в день проводит в школе. И идея, что в этот временной отрезок его можно не воспитывать, а предоставить самому себе, кажется мне совершенно нежизнеспособной. Никакое обучение не проходит без воспитания. Учитель говорит с детьми, учит сидеть, слушать, вести себя определенным образом. Дети же не в застеклённых ящичках сидят, каждый за своей партой. В школе они общаются друг с другом, и необходимо организовывать процесс их взаимодействия.

Если же рассматривать школу как место, которое готовит будущего члена общества, то навык толерантности, общения с сверстником, имеющим трудности, помощь ему, становится основой для развития личности.

При этом я понимаю двойственность отношения к сложному ребенку в классе. С одной стороны, я, как психолог, работающий с семьей, оказываюсь на стороне родителя и ребенка. Ко мне нередко приходят родители, совершенно истощённые от школьного и социального прессинга. Они не понимают, что делать, чувствуют свою беспомощность и считают ситуацию безнадежной. А с другой стороны, учитель, возможно, находится в таком же положении. И если родитель может обратиться к психологу за поддержкой, то того, кто был бы на стороне педагога, часто просто нет.

От учителя постоянно что-то требуют все, кому не лень: Министерство образования, директор, родители. А в классе тридцать человек, и из них трое-четверо-пятеро непростые. Да даже если заводится всего один такой условный Вася, который всех бьёт и не дает заниматься, учитель часто не знает, что делать. То ли с Васей возиться, то ли остальных учить. Но компетенции, терпения, просто времени и сил хватает не всегда. В конце концов, тридцать детей - это просто много. И вот тут педагогу нужна помощь.

Но есть же учителя, способные успешно взаимодействовать и со сложным ребёнком, и с остальным классом.

Если ситуация не слишком сложная, то учитель часто идет на взаимодействие с родителями. Тогда с учителем удаётся договориться. Так, я работала с мальчиком, который, попав в первый класс, не мог удерживать внимание на занятии больше десяти минут. Потом он отключался, проваливался в какой-то свой мир и до него было не достучаться. Весь класс что-то делает, а он сидит, тихонько играет в игрушки, пока учительница не подойдёт и не рявкнет. Тогда он ещё минут на пять включится, а потом снова вываливается. Причём мальчик был с довольно высоким интеллектом, но только если заниматься не больше 15 минут подряд.

Мне потребовался год, чтобы он стал высиживать хотя бы полчаса.

Я постепенно, очень медленно увеличивала время занятий, создавала зону успешности, чтобы он понял, что школа может быть интересной игрой, а решение задач - это такой вид развлечения.

Во втором классе по просьбе мамы его пересадили на первую парту. В какой-то момент учительница поняла, что мальчик совсем не дурачок, и если ему тихо говорить, что делать, он нормально занимается. А ведь вначале были разговоры, что надо в коррекционку. Но я не знаю, была бы учительница столь же готова к диалогу, если бы в первом классе пришлось бы вести урок, когда этот же ребенок носится по классу и вопит.

Когда разговариваешь с учителями, они часто говорят, что не знают, что делать. Они признают, что бывают гиперактивные дети, дети с отставанием в развитии или особенностями поведения. Да, они в курсе, что существует лечебная педагогика, дефектология, но их этому не учили, а читать на эту тему или самостоятельно заниматься им некогда.

Поэтому я часто слышу «пусть они отдельно учатся в специальных школах» и «надо заниматься нормальными детьми, а не одним Васей».

И тогда Вася в лучшем случае оказывается на последней парте в углу, отгороженный от остального класса. Так, один знакомый «Вася», в буквальном смысле загнанный в угол, от нечего делать научился незаметно от учительницы выползать из класса и болтаться по школе. Как-то взял и совсем ушёл из школы гулять. Его искали с милицией. А что ему делать было? Ему же всеми способами показали, что он «не с нами». Вот он и ушёл.

Кадр из к/ф «Республика ШКИД»

Лена, а что делает школьный психолог? Он задействован каким-то образом в работе со сложными детьми?

Психолог в школе довольно редко работает индивидуально. Обычно такой возможности у него нет, потому что на одного психолога в школе приходится довольно много детей. Школьный психолог больше занят групповой работой - командообразованием, тестированием, минимальным психологическим обучением.

Кроме того, работа психолога с ребёнком имеет такую особенность: она часто осуществляется по инициативе взрослого.

Ребёнка к психологу приводят и так и говорят: вот, мол, вы его спросите, у него-то проблем нет! А у него действительно их нет. Ну, пошел гулять во время урока и что? Это у взрослых проблемы, а у него - развлечение.

Поэтому основа детской мотивации в психотерапии - контакт с психологом. Представим школьного психолога. Ему же всё про этого Васю рассказали. И Вася знает, что про него тут говорят и думают. Потому что ему тоже всё рассказали и учитель, и директор, и одноклассники.

Психолог для него - очередная школьная тётка. Ребенку трудно с ней раскрыться. Он понимает, что тут небезопасно. Нужна большая работа по установлению контакта, чтобы ребенок всё-таки поверил, что психолог за него, а не за них всех.

Кроме того, часто школьные психологи не получали специального дополнительного образования именно по психологическому консультированию и психотерапии. Часто этому в наших институтах не учат. У нас учат общей психологии, психологии тестирования, диагностики. Как правило, психотерапия это всегда дополнительное, дорогостоящее образование. Среднее время освоения одного из направлений психотерапии - 3-4 года. И мало кто из школьных психологов идёт учиться. Большинство всё-таки ограничивается психологическим факультетом вуза.

Выходит, что учитель остается один на один со сложным ребенком и помощи ему ждать неоткуда?

Часто это именно так. Поэтому, когда включение в учебный процесс и в коллектив сложного ребенка требует не слишком больших усилий, то учитель справляется. Но если требуются специальные знания, дополнительная помощь ещё одного взрослого, может ничего не получиться. Возможности учителя тоже не безграничны. Так, на психологических занятиях группы, включающей шесть сложных детей, обычно присутствуют трое взрослых. Ситуация, когда один учитель должен организовывать учебный процесс в классе, где тридцать детей - это совсем другая ситуация. В этом и кроются корни призывов «давайте их выгоним».

Кадр из к/ф «Повелитель мух»

Взять хотя бы недавнюю историю с дочкой учительницы Машей, которая всё время находилась в классе. И, судя по интервью с родителями других учеников, не всегда тихо сидела, но ходила по классу, мешала заниматься. Да, она была не из этого класса, но такое могло бы произойти и со сложным учеником из этого класса. И что тогда делать?

Я думаю, что эти вещи требуют разговора. Потому что и у нас без школы ничего не получится, но и школе надо как то с ситуацией справляться.

По разным причинам сложных детей становится всё больше, и всех в коррекционки не запихнёшь.

К тому же такие дети часто дорастают до нормального поведения, и с интеллектом у них бывает всё в порядке, хотя оценки из-за трудностей включения в учебный процесс могут быть не слишком хорошие. И если такие дети будут знать, зачем им школа и учёба, то они будут стараться, постепенно улучшая свои результаты.

А вообще дети знают, зачем им школа?

На самом деле это непростой вопрос. У родителей, у педагогов, у государства есть ответы. А у ребёнка - далеко не всегда. Дети начальной школы, у которых хорошие отношения в семье, часто учатся для родителей. Если нравится педагог - для педагога. Бывает, что ради статуса в коллективе. Есть дети, которым легко учиться или они увлеклись тем или иным предметом, тогда и сама учеба становится для ребенка ценностью. А если у ребенка нет ни интереса, ни стремления получить похвалу, то ему просто трудно и скучно.

Но школа заполняет собой не только часы, отведённые на занятия.

Знаете, что отвечают на вопрос «Что вы делаете вместе с детьми?» практически поголовно все родители учеников начальной школы? Уроки!

Они делают их ежедневно, до глубокой ночи. Больше ни на что времени не остаётся. И вот представьте, если учеба у ребенка не идет, но он почти круглосуточно занят тем, что ему неинтересно, тяжело и плохо, тем, что у него не получается, тем, где он заведомо неуспешен. И все - родители, учителя, родственники - всё время интересуются именно этой, трудной и неприятной стороной его жизни. В какой-то момент ребенок начинает ненавидеть школу, потому что трудно в такой обстановке возникнуть любви к учебе.

Родители тоже это понимают, но когда я предлагаю провести эксперимент - неделю отводить на уроки два часа, что успели, то сделали, а остальное время занимать чем-то приятным и интересным - то по пальцам пересчитать можно, кто на такое соглашается. Пойти с несделанными уроками вызывает панический ужас скорей у родителей, чем у детей.

Но и без школы ничего не выйдет. Психолог работает, корректирует, двигается по миллиметру. А потом ребенок приходит в школу, на него в сердцах накричит учитель или выгонит на последнюю парту.

И история заканчивается - ребёнок живет с клеймом придурка или хулигана.

«Мало его лупите» - сказала учительница одной из мам. А у неё ребёнок и так всех бьёт. Если его тоже бить, то это только поддержит его способ общения. Как раз на занятиях с психологом шла работа на снятие агрессии, на то чтобы он выстраивал отношения другим способом. Мальчик сам по себе очень умный, но крайне импульсивный: сначала даст в лоб, а потом подумает. Если и дома его начнут бить за проступки, то тут уж никакой психолог на сможет сделать так, чтобы он считал такой способ воздействия неправильным.

Но правда в том, что он действительно бьет детей в школе. И учителя, и родители других учеников не могут относиться к этому спокойно. Поэтому социальное давление на родителя довольно велико, возникает отчаяние, ощущение беспомощности, мама считает себя плохой, не справляющейся с воспитанием ребенка. Приходит к психологу такая мама и плачет. И хотя она сама видит проблемы в поведении своего ребенка, многое делает для их решения, но она не получает никакого признания своих трудов. Каждый раз после посещения школы ей нужна реабилитация. Мы говорим всего лишь о третьекласснике, но мама всерьёз обсуждает колонию для несовершеннолетних как его жизненную перспективу.

Итак, учителя обвиняют родителей в недостаточном воспитании, родители - учителей в отсутствии индивидуального подхода и все вместе - детей в том, что они избалованы и совершенно не умеют себя вести. Маска козла отпущения как горячий пирожок перекидывается друг другу участниками этого замкнутого круга: ребёнком, родителем и педагогом. Но даже если найти «самого виноватого», это никак не изменит ситуацию.

Кадр из к/ф «Игры для детей школьного возраста»

Лена, я знаю, что ты ещё занимаешься консультированием приемных семей. В случае возникновения проблем у приёмного ребенка положение гораздо хуже. Обычного, «родного» отругают, накажут, но из дома не выгонят. Приёмного же могут сдать обратно как вещь.

Школьные трудности и проблемы социализации часто служат поводом для возврата ребёнка. Школа, образование и социализация очень много значат для родителей. Порой мне кажется, что слишком много.

Но никто не берёт ребенка в семью, чтобы потом вернуть в детский дом. Ребенка хотят растить, воспитывать и сделать из него достойного члена общества. Очень часто одна из основных целей родителей - дать нормальное образование. И когда в школе возникают проблемы, у родителей рушатся смысловые ориентиры, они чувствуют себя в безвыходной ситуации.

А если ещё и из школы несутся проклятия: «зачем вы взяли, если не справляетесь?», то родителю приходится держаться из последних сил. Родители привыкли верить социальному окружению, где школа занимает довольно большое место. Такой родитель приходит и говорит «я его очень люблю, но раз все говорят, что он ужасен, наверное он действительно ужасен и я ничего не смогу сделать». Ещё один привычный текст: «Нас уже отовсюду выгнали. С нами никто не хочет заниматься». Бывает, что родитель приходит уже с привычным отчаянием или агрессией на лице.

Одна из мам, совершенно опустошённая, мне так и сказала «Знаете, я хочу ничего не чувствовать. Давайте сделаем так, чтобы мне всё это говорили, а мне было всё равно».

Часто такой сложный ребенок уже сменил две-три школы, а родители уже не верят, что кто-то прислушаться к их проблемам. С такими родителями на первых встречах я просто разговариваю о ребёнке, не ужасаясь ему. Мама или папа привыкают к тому, что их не выгонят отсюда, что ребёнок - всего лишь ребёнок, а не монстр, лица у них мягчеют, они могут уже обсуждать что-то конструктивно.

К сожалению, школьные проблемы могут стать катализатором ухудшения отношений в семье в целом. И не всегда получается помочь такой семье.

Но приёмные дети далеко не всегда проблемные. У меня есть знакомая семья, в которой несколько приемных детей и все нормально учатся в школе, у них прекрасные взаимоотношения в семье. Здесь и помощь специалиста практически не требуется

В заключение

Это интервью - лишь обозначение существующей проблемы, о которой не принято говорить громко, а в прессу она просачивается в основном в виде скандалов. Но даже сама постановка проблемы, обсуждение причин - уже огромный рывок на пути к её разрешению.

Этим текстом мы хотим начать дискуссию между учителями и психологами. Очень важно, чтобы каждая из сторон сделала шаги навстречу друг другу. А какие именно - и есть главная тема этого диалога.

Или грустные размышления об идущем в будущее человечке, тающей свечке, левшах и Леонардо да Винчи…

Наша младшая дочка в этом году пойдёт в первый класс. Вчера мы были у школьного психолога на собеседовании.

Будь у меня нервы слабее и больше доверия к представителям этой профессии – ей-богу, я бы сама пошла к психологу после этого визита…

Левая, правая где сторона?..

Сначала психолог стала тестировать ребёнка всякими картинками и вопросами…

Вот так выглядел угол её кабинета (рисунок мой, чисто схематично, надо было сделать фото, но я тупо постеснялась).

Она спросила у ребёнка – что находится слева от кресла? Дочка ответила:

– А справа?

Глаза психолога округлились.

– Да? А обычно говорят, что стул.

Я бы ещё могла поспорить насчёт того, что находится слева, а что справа. Потому что если я сяду в кресло (или представлю себя на месте кресла, то всё будет наоборот). Но пусть прямо сейчас меня убьёт молнией или ещё чем-нибудь, если с одной стороны от кресла не стена!

Потому что стул стоит ПЕРЕД креслом, или я чего-то упустила в своём образовании…

Вот и представьте себе, что в голове у этого психолога…

Нестандартное мышление: идущий человечек и тающая свечка

Но мы не так уж просты, мы тоже немало озадачили психолога.

Она протянула дочке листок, на котором были изображены: солнце, фонарик, лампочка и свеча.

– Как думаешь, что здесь лишнее? – спросила психолог.

Глаза у психолога явно расширились:

– Да?! А почему?

– Потому что свеча тает, а остальные предметы – нет.

– Гм… – тут психолог явно задумалась и как-то особенно посмотрела на моего ребёнка. – Да, верно, и так тоже можно сказать. Но это не правильный ответ… Подумай хорошенько, чем отличаются эти предметы?

– Фонарик, лампочка и свеча сделаны человеком, а солнце – это природа.

– Вот теперь правильно!

Потом психолог попросила дочку нарисовать на белом листике бумаги (срисовать по образцу) некие геометрические фигуры, а затем нарисовать (уже от себя) на том же листе человечка.

Дочка нарисовала. Вот такого.

Глаза у психолога снова полезли на лоб.

– А почему он боком?

– А он идёт, – ответила дочка.

Тут психолог обратила на меня изумлённый взгляд:

– Я впервые вижу, чтобы ребёнок на просьбу нарисовать человечка, нарисовал его боком! Обычно рисуют прямо (видимо, таких слов, как в профиль и в анфас она не знала – или просто забыла от изумления)). Я сперва подумала, что она рисует человечка с одной рукой, а потом она нарисовала вторую, и оказывается – он изображён сбоку!

Тут уж настала моя очередь удивляться:

– Это что – ненормально?

– Нет, почему же… – замялась психолог. – Но я работаю в школе уже много лет – и ни разу ни один ребёнок так не нарисовал…

– И что из этого следует? – поинтересовалась я.

– Не знаю, – развела руками психолог. – Я сама удивлена. Приду домой и буду искать такой случай, о чём это говорит.

– Разве это плохо?

– Нет, наверное. Но понимаете, я никогда с таким не сталкивалась… Вот, видите?

И тут психолог веером, словно карты, развернула передом мной нарисованных другими дошколятами человечков. Все, как один стояли по стойке смирно, глядя прямо на нас. А наш человечек был не просто нарисован боком. Он ещё и шагал…

– И потому я сильно удивлена, – продолжала психолог. – Но я это не к тому говорю, чтобы вы вышли на улицу и у всех спрашивали, что это значит («гм… представляю, какого мнения психолог об умственной полноценности родителей дошколят» –подумала я, благоразумно промолчав))… Я просто и сама не знаю, впервые такое вижу… Но… (тут психолог с глубокомысленным видом всмотрелась в рисунок моей дочки), наверное, это неплохо – вот видите – с левой стороны листа – это будущее («гм… гм.. конечно, вижу, где же ему ещё быть, этому будущему?» – снова подумала я)). Человечек устремлён в будущее, а это – хорошо…

– Думаю, в школе особых проблем у вас не будет, – вынесла свой вердикт психолог.

И тут, видимо, я как-то не так на неё взглянула, потому что психолог тут же поправилась:

– Думаю, что у вас вообще не будет проблем…

«Да, – невольно подумалось мне, – я тоже так думаю, уважаемая госпожа психолог. Если только подобного рода педагоги не создадут (или не придумают) ребёнку какие-то проблемы.

– Пусть ребёнок подождёт в коридоре, а мы с вами поговорим.

– Но… (я только хотела сказать, что никогда не оставляю дочку нигде одну, как психолог открыла дверь и выставила мою несколько растерявшуюся дочь вон).

– Только обещай мне, что не будешь бегать по лестнице! – строго сказала психолог.

– И вообще никуда не отходи от двери! – жалобно успела проблеять я в захлопывающуюся дверь…

«Истинных левшей крайне мало!»

– Ну а теперь мы с вами поговорим. В целом у вашего ребёнка неплохое развитие. Но некоторые проблемы с пространственной ориентацией…

– Признаться честно, они иногда и у меня возникают, особенно в незнакомых городах…

– Но вы с ней занимайтесь. Учите находить по картинкам дорогу, прячьте дома предметы и говорите, сколько шагов налево или направо ей надо сделать, чтобы найти предмет. И я так понимаю, она у вас левша, да? И всегда рисует левой рукой?

– Да, всегда.

– А не пробовали учить правой?

– Пробовали, она жалуется, что ей неудобно…

– Так вот, я знаю, что сейчас мода не переучивать левшей. Я и сама была левшой, но меня переучили («гм…, — подумала я, — похоже, это не прошло бесследно…», – но снова благоразумно промолчала). Так вот, на самом деле истинных левшей крайне мало. Таких как Левша, который, знаете, блоху подковал? («Привет Лескову!» — подумала я)). А обычно левшество возникает у детей, у которых проблемы в одном из полушарий мозга… Как у вас прошёл первый год жизни?

– Прекрасно прошёл!

– А не было никаких судорог, удуший?

– Не было. А что – левша – это ненормально?

– Я вам ещё раз повторяю – истинных левшей крайне мало. Обычно это плохая работа одного из полушарий. Всё равно – учите ребёнка пользоваться правой рукой. В идеале – если она будет уметь равноценно пользоваться обеими руками. Это хорошо развивает оба полушария, позволяет человеку быть более гармоничной личностью…

И развивайте у ребёнка пространственную ориентацию…

И она ещё минут десять объясняла, как её развивать и как учить ребёнка пользоваться обеими руками.

А мне очень интересно, как это психолог, просто глядя на то, как мой ребёнок рисует левой рукой, определила, что перед ней – не истинно левша, а, с большой вероятностью, экземпляр с нарушением работы одного из полушария…

И я тут же вспомнила, как когда-то… много лет назад, пришла в нашу районную клинику попросить направления на операцию по поводу врождённой катаракты…

– А зачем вам, такой молодой, операция? Вы будете ходить ко мне, мы будем с вами заниматься гимнастикой – и всё будет хорошо…

– Но… понимаете… катаракта врождённая… гимнастика не поможет…

– Много вы знаете, – возмутилась окулист. – Вы что – врач?

Каждый раз, когда я пересказываю окулистам эту историю, они громко смеются. А мне так хочется плакать!..

«Мне было так страшно!»

Когда мы, наконец, попрощались, я вышла в коридор. Дочка бросилась ко мне с расширенными от ужаса глазами:

– Мама, мне было так страшно!

– Ты испугалась психолога?

– Нет, я боялась стоять тут одна! Тут какая-то тётя ходила и всё на меня смотрела! Я боялась, что она меня заберёт! – дочка прильнула ко мне, за малым не зарыдав.

Когда я пересказала всё это мужу, он, как вежливый человек, даже не стал материться. Он просто сказал:

– Не надо было оставлять её одну! Мало ли что сказала психолог, у них у всех самих с головой непорядок…

По понятным причинам не пишу ни имя психолога, ни номер школы – моему ребёнку там ещё учиться. Хотя первое моё желание было – спуститься на первый этаж и забрать документы.

Если уже первый визит к психологу мог настолько травмировать ребёнка… Мы ведь и правда никогда – даже на минуту – не оставляли дочку одну в незнакомом месте… Да и вообще нигде…

А по поводу идущего в будущее человечка…

Честно говоря, мне немного страшно, что такие люди будут рядом с моим ребёнком. Что специалист, мнящий себя знатоком человеческих душ, может вот так запросто выставить маленького испуганного человечка за дверь в незнакомом месте. Если так может поступить психолог, то что же удивляться вахтёрам, которые могут выгнать ребёнка зимой на мороз из его же подъезда? И это у меня всё по поводу идущего в будущее человечка…

P.S. Нет, не всё. Я очень жалею, что не записала на видео или хотя бы на диктофон это собеседование с психологом (плохой из меня, видно журналист и блогер, однако кто бы мог подумать, что всё будет настолько неожиданным и интересным…). Но я ничего не придумала, всё так и было…

P.P.S. Мой муж сильно удивился, что психолога так потряс идущий человечек на рисунке моей дочери. «Она что, человечков на светофоре никогда не видела? – негодовал муж. – Или на улицу никогда не выходила, не видела идущих людей? Да я их каждый день вижу!»

P.P.P.S. А когда я спросила у дочки, почему она нарисовала идущего человечка, она пожала плечами: «Так захотелось…» А потом добавила: «Я хотела ему ещё в руке букет цветочков нарисовать, чтобы он шёл такой радостный, улыбающийся, с цветочками, но потом передумала…» Представляете, какие мысли были бы у психолога, если бы ребёнок ещё и цветочки нарисовал? Это бы уж точно не уложилось бы ни в какие шаблонные нормы человека, привыкшего мыслить согласно готовым результатам тестов…

P.P.P.P.S. Вернувшись домой, я включила телевизор… По «Моей Планете» шёл анонс фильма о Леонардо да Винчи… Он что-то писал на листе бумаги левой рукой… Его-то не водили в детстве к школьному психологу…

А Вы как думаете – нужны ли такие детские психологи в школах?

Я не психолог и к психологии дышу ровно, но в следующий раз расскажу всё, что узнала о психологическом тесте «рисуем человека», и что означает идущий человечек…

Вместо эпилога, спустя 6 лет

Моя дочка подросла. Она учится уже в 6-м классе. Все 6 лет учёбы — круглая отличница (за все годы только 1 год окончила с одной четвёркой), у неё куча всяких грамот, она призёр и победитель Олимпиад. А ещё староста класса. Увлекается английским языком и мечтает стать инженером. Как папа. И как Леонардо да Винчи. И до сих пор пишет левой рукой…

А та загадочная женщина, школьный психолог, в школе уже давно не работает. Её уволили.

Так уж получилось, что в последнее время практически все мои разговоры с подругами – о школе, так как в этом году моя старшая дочь пошла в первый класс. И вот буквально на днях, когда мы в очередной раз обсуждали эту животрепещущую тему с соседкой, ее сын, веселый мальчуган одиннадцати лет, скорее всего, от скуки решил поучаствовать в нашем разговоре, и настолько живо и непосредственно описал свою школьную жизнь, что я попросила его записать этот рассказ для меня.

Стилистика мальчишки хромала, что и неудивительно, поэтому мне пришлось немного подправить текст, заменив в нем не совсем привычные для взрослого уха и глаза слова на более корректные, но по смыслу все осталось так, как было. Что получилось из моего эксперимента, судите сами.

«В школу ходить прикольно. Первый день в учебном году. Ну ладно, первую неделю. Все эти разговоры про школу – родной дом, про самое лучшее время в жизни, все эти мамины слезы и вздохи при воспоминании о «школьных годах чудесных» – ужасная чушь. К реальной жизни все это не имеет ни малейшего отношения. Возьмем к примеру вчерашний день.

Утро началось с...

А мама продолжает сюсюкать: «Вставай скорее, солнышко, а то опоздаешь в школу. Завтрак уже на столе». И вот приходится открывать слипшиеся глаза и выползать из теплой кровати на холод (зима не зима, мама утром всегда открывает окно, чтобы поток городского кислорода быстрее разбудил меня). Ладно, встаю, иду умываться. На кухне на столе ждет неизменная овсянка и чашка чая. Послушно двигаю челюстями и просматриваю свою страничку «ВКонтакте». Надо же, народ столько нового понаписал. Когда они только успевают!

Наконец-то завтрак съеден, форма надета, рюкзак собран, даже ботинки начищены. По привычке бросаю взгляд на свою прыщавую физиономию в зеркало и послушно бреду к автобусной остановке.

Про Искру, Ираиду и Неллечку

В этом году я перешел в среднюю школу и по праву могу считать себя продвинутым школьником. Мне больше не приходится делать зарядку перед первым уроком и сидеть в одном кабинете весь день. Почти по всем предметам у нас разные учителя, которых очень прикольно сравнивать между собой. Самый мегакрутой преподаватель у нас по русскому и литературе. По идее она уже давно должна быть на пенсии, но какая-то немыслимая сила упорно гонит ее каждый день в нашу районную школу. Зовут ее Искра Евсеевна (то еще имечко, о чем думали ее родители, когда называли так своего ребенка, не очень понятно), и по внешнему виду она самый настоящий божий одуванчик. Но в душе наша Искра – просто тиран. На ее уроках мы не то что в телефоне покопаться или поболтать – в туалет выйти боимся. Ну и в предмете она шарит так, что будь здоров. Поэтому Искру мы любим, хоть и побаиваемся немного.

С математикой все намного хуже. Во-первых, нас все время пугают тем, что скоро лафа закончится и нам придется изучать алгебру и геометрию, что звучит устрашающе. Во-вторых, наша преподавательница, Ираида Михайловна – настоящий солдат в юбке. Хотя нет, какой там солдат. Полковник. А мы все – рядовые, провинившиеся перед ней одним фактом своего рождения. Ненависть ко всем детям без исключения читается в каждом ее жесте, взгляде, слове. Признаюсь, мы отвечаем ей взаимностью. Так что атмосфера на уроках у нас недоброжелательная. Но, как говорит отец, что не убивает, делает нас сильнее. И он советует относиться к школе как к своеобразной школе жизни. Вот мы и выживаем на Ираидиных уроках, как можем.

Зато на некоторых уроках можно оторваться по полной. Возьмем к примеру нашу англичанку, Нелечку. На самом деле ее зовут Нелли Константиновна, но ни одному уважающему себя пятикласснику не придет в голову называть ее так за спиной. Нелечка – и точка. В целом она прикольная, только уж больно молоденькая и забитая. Скажу без ложной скромности, мы вьем из нее веревки. Шум и гам на английском стоят такие, что иногда я за весь урок так и не могу уловить, о чем вообще идет речь. На английском мы можем все – играть в телефоне, сидеть в соцсетях, потихоньку есть конфеты и просто валять дурака. Но Нелечку мы любим и в обиду не даем. Один раз Милана, особо избалованная и наглая девчонка, нахамила нашей англичанке, так пацаны за учительницу сразу заступились, а Миланке потом бойкот объявили, чтобы не заигрывалась.

Вообще мои любимые предметы – история и география. Видно, что оба преподавателя серьезно готовятся к урокам, часто делают интересные презентации, показывают отрывки из фильмов, превращают обычные уроки в интерактивные игры. Больше всего мне понравилась игра про экологию, когда наш класс разбили на команды, и каждая должна была как можно дольше жить на планете используя ограниченное количество ресурсов. Впечатлений осталась масса! Учителю – респект!

Отдельного разговора заслуживает наша завуч старших классов с говорящим прозвищем Массовик-затейник. Как говорит моя мама, ей надо было работать в театре, а не в школе. Каких только выступлений у нас нет: то неделя английских пьес, то – народных танцев, то массовые масленичные гуляния, то Хэллоуин, то имитация посвящения в пионеры. Все это очень увлекательно, не скрою, но порой от этого так устаешь! Особенно когда репетиции затягиваются до позднего вечера, а мне так хочется погулять на улице с друзьями. А что делать? Пропустить репетицию очередного концерта намного хуже, чем, к примеру, итоговое тестирование по математике. Поэтому нам всем приходится петь и плясать.

«Ботаны» и «понтовщики»

Свой класс я люблю, но без фанатизма. Ребят можно разделить на несколько условных групп. Любимцы учителей и пример для всех нас – «ботаны». Как правило, это девчонки с сосредоточенными лицами, которые всегда повторяют уроки на переменах и изо всех сил тянут трясущиеся руки, чтобы первыми ответить на вопрос учителя. Они мне не нравятся. Ну совсем. И не потому, что я им завидую, а просто не вижу я в них жизни. Какие-то они механические, что ли. И всегда хотят быть лучшими. А лучшими везде и всегда быть нереально. Вот и ходят они из-за этого своего нездорового стремления постоянно нервные и озабоченные.

Конечно, в любом классе есть «понтовщики». Ну, с ними все просто и ясно. Они постоянно приносят в школу последние модели телефонов, рассказывают байки про своих родителей, водителей, крутых друзей и соседей. Если у тебя в кармане последний IPhone и тебя привозят в школу на дорогой иномарке – ты в тусовке, тебя принимают и уважают. Если нет – сиди и жди лучших времен. Правда «понтовщики» иногда заигрывают с «ботанами», если им нужно списать домашнее задание или тесты, но надолго их не хватает. Зато всех остальных они тупо игнорируют.

Есть еще «драчуны», «лузеры» и «хорошисты». Я отношусь к последним. Вроде нормальный парень, но до «понтовщиков» не дотягиваю, да и до «ботанов» тоже. Но я этому даже рад. Сижу себе и не высовываюсь. Зато и вызывают меня нечасто. Фамилия на букву К, в середине алфавита, да и оценки средние. Беспроблемный ученик.

Люблю ли я школу?

Скорее нет, чем да. Общаться с народом прикольно, но это практически единственное, что примиряет меня с действительностью. Предметы далеко не все интересные. Постоянные концерты и конкурсы утомили. Требования учителей на любую тему делать «проект» или «презентацию» угнетают. Получается, что те, кому помогают родители, получают всегда «отлично», а проекты, сделанные самостоятельно, бракуются – как неконкурентоспособные. И от этого становится ужасно обидно. Школьная еда – отстой, в столовке воняет ужасно.

Хотя если вдуматься, все это мелочи. Главное, в школу ходят мои закадычные друзья, без которых я не могу прожить и дня. Всегда есть куча новостей, которые можно обсуждать, забавные высказывания учителей, которые так весело повторять и передразнивать, девчонки, которых так классно троллить, и проекты, которые интересно делать всем классом. Все зависит от настроя. Когда я понуро бреду в школу, день, как правило, проходит не слишком удачно. А вот в хорошую погоду, особенно перед каникулами или в пятницу, когда по расписанию две физкультуры, кажется, что моя жизнь очень даже ничего, и отчего-то вспоминаются слова родителей про «школьные годы чудесные».

Сейчас много говорят о проблеме гиперактивности у детей. Думаю, это связано с модой, которая часто идет из детских садов, школ и других социальных учреждений. Им удобно таким образом объяснять любое сложное поведение ребенка. Когда у тебя один-два воспитателя на группу из тридцати детей и ты должен еще пройти какую-то программу, а ребенок не следует правилам, - это большая нагрузка. И воспитателю проще сказать: ваш ребенок гиперактивный, идите к психологу, сделайте с ним что-нибудь.

Изначально синдром дефицита внимания и гиперактивности был неврологическим диагнозом, который говорил о функциональном состоянии центральной нервной системы. Физиологическая гиперактивность устроена так: есть периоды, когда головной мозг ребенка в хорошем тонусе, воспринимает информацию, обрабатывает ее, анализирует и запоминает. Чтобы эти процессы осуществлять, мозгу нужно определенное количество энергии. Если силы заканчиваются, мозг «выключается» для приема информации и ребенок начинает «активничать» - бегает, крутится, не может усидеть на месте. В это время его мозг заряжается, как от батарейки. Когда происходят физические движения, нервная система отдыхает и подзаряжается. Гиперактивность как медицинский диагноз ставят только после пяти лет, потому что до этого идет активное развитие центральной нервной системы и большая подвижность ребенка может быть связана с тем, что у него просто еще недоразвились лобные доли. Если после пяти лет у ребенка обнаружена гиперактивность как физиологическая проблема, с ним можно заниматься специальной нейропсихологической гимнастикой. Это упражнения, с помощью которых психолог проводит ребенка через все этапы роста от рождения до соответствующего его возрасту школьного периода. Они развивают его восприятие, память, мышление.

С другой стороны, гиперактивность может возникнуть вследствие того, что родители вовремя не устанавливали ребенку ограничения. Конечно, если в семье много «нельзя», для ребенка это не очень хорошо. Но в каких-то рамках он нуждается: они снижают уровень тревожности, ребенок учится контролировать свое поведение.

Задача психолога - выяснить причину гиперактивности: особенности ли это воспитания или особенности развития его центральной нервной системы. Если проблема воспитательная, психолог и родители создают условия для того, чтобы ребенок воспринимал окружающую действительность не хаотично; устанавливают семейные правила. Психолог с помощью игровых занятий развивает детское внимание и произвольность, то есть умение управлять собственным поведением, лучше усваивать правила игры и, главное, лучше социализироваться. Если со взрослым человеком психотерапия в первую очередь решает проблемы нахождения себя, актуализации, смысла жизни, то основная задача детских психологов - помочь ребенку в социализации.

Трагические случаи в Перми, Улан-Удэ заставили серьезно задуматься о безопасности в школе и причинах подростковой агрессии. Как защититься от хулигана в школе? Может ли учитель распознать потенциально опасного ученика? Какой возраст психологи считают самым сложным? Есть ли польза от спецучилищ? Об этом и многом другом "РГ" рассказывает профессор факультета психологии МГУ Андрей Подольский.

Андрей Ильич, раньше недовольные ученики прогуливали уроки, стирали лезвием двойки и подкладывали кнопки соседям по парте. Сегодня уровень агрессии подростков просто пугает. Может ли учитель распознать потенциально опасного ученика?

Андрей Подольский: Может. Я считаю, что надо вообще специальную брошюрку для учителей выпустить, на что обращать внимание в подростковом возрасте учеников. Прежде всего, это неадекватность отношений со сверстниками - или их нет, или этого ученика другие отторгают. Важный показатель - поведение на уроке. Многие учителя считают в порядке вещей, если ученик не может усидеть на месте.

Это теперь называют гиперактивностью.

Андрей Подольский: В 7-8 лет гиперактивность - куда ни шло. Но в 14 лет это уже нездоровая штука. Важно, какие отношения у ребенка в семье. Тревожный симптом, когда человек вместо реальных жизненных задач и целей начинает ставить что-то вымышленное. Все эти фанатизации ни к чему хорошему не приводят, так как человек живет не своей жизнью, а чужой. У подростков есть общая слабость. Подростку кажется, что он особый и единственный, а на самом деле эта особость заполняется стереотипами: герои одни и те же, тряпки одни и те же, манера поведения одна и та же. Наступает момент, когда подросток теряется в этом. Не случайно в юношеском возрасте на первое место выходит фигура наставника - человека, который не поучает, а открыт для помощи тебе. Им может быть кто угодно, от бандита до мамы с папой.

Хорошо, педагог видит, что с учеником что-то не в порядке. Что дальше делать? Вести его к психологу? В милицию?

Андрей Подольский: В нашей огромной стране в каждую из 43 тысяч школ психолога не посадишь. Хотя бы потому, что вузы должным образом не готовят такого количества специалистов. По крайней мере, должны быть консультационные центры, укомплектованные высокопрофессиональными специалистами, куда учитель может прийти и посоветоваться. Взрослые должны быть включены в реальное взаимодействие с подростками. Только что мы проводили в двух депрессивнейших районах Башкортостана эксперимент. Опросили девятиклассников, хотят ли они уехать из своего района? Почти 90 процентов сказали "да". Почти все родители поддержали их. Начинаем выяснять: почему хотят уехать? Потому что здесь грязно, плохо, мы тут никому не нужны… Говорим, давайте попробуем сделать так, чтобы стало чисто, чтобы вы стали нужны и предложили им четыре проекта. Одной группе подростков, которая тяготела к помощи людям, дали для патронажа совершенно гибнущий дом престарелых, другой - дом ребенка, третьей поручили следить за чистотой в райцентре… С одним условием - чтобы их оценивали, как взрослых. Глава районной администрации стал председателем жюри. И это сработало. Настроение у ребят совершенно изменилось. Кризис подросткового возраста возникает по очень простой причине: подросток хочет быть взрослым, а взрослые его в эту жизнь не берут.

Какой возраст в школе самый сложный?

Андрей Подольский: 6, 7, 8 классы. К 9-му ребята обычно "созревают" для того, чтобы что-то сделать. В 10-м и 11-м уже понимают, как устроено общество, кому на Руси жить хорошо.

Если 24 родителя из 25-ти говорят: мы не хотим, чтобы наши дети учились с этим ребенком, он опасен, может ударить или убить, должна ли школа прислушаться?

Андрей Подольский: Обязательно. Но надо взвешенно и спокойно на все посмотреть и понимать, что люди субъективны. К сожалению, при большом количестве пьяных зачатий, плохой экологии, мы даже не знаем, сколько у нас рождается умственно-неполноценных детей. А они могут быть агрессивными и опасными. Думаю, на каждые 100 обычных школ нужно иметь хотя бы одну для умственно-отсталых детей.

Нет ли у вас ощущения, что мы заигрались с инклюзией? В обычных школах стало больше не только слабовидящих и слабослышащих, но и детей, которые могут быть опасны для окружающих?

Андрей Подольский: Моя студентка провела интересное исследование среди детей, которые учились в обычной и инклюзивной школах. Обычные ученики инклюзивных школ не стали добрее, не стали лучше принимать особенных детей. Они просто стали чуть лучше их понимать потому, что в школу пришли психологи и терпеливо им объяснили кое-что про особенных детей.

А как вы относитесь к спецшколам? Может, место для агрессивных, неакдекватных учеников там?

Андрей Подольский: В специализированные учебно-воспитательные учреждения попадают с 13 лет те, кто уже что-то совершил, но не сел в тюрьму. Мы делали большое исследование по этой теме. Дети обычно попадают в эти учреждения в том возрасте, когда они должны найти ответы на вопросы "кто я, какой я?". У них самосознание фактически затормозилось, а потребность все равно есть. Они отданы на откуп внешней среды. Если это опытные уголовники, бессмысленно отправлять детей за решетку. Этим мы только увеличиваем криминалитет. Но ученика, который взял в руки топор или нож, нельзя потом оставлять учиться в этом классе.

Если родители говорят: в классе есть ребенок, который может ударить, покалечить, школа должна прислушаться?

Куда же, по-вашему, девать тех, кто с топорами, ножами и ружьями в школу приходит?

Андрей Подольский: Надо поставить точный диагноз и лечить медикаментами, хорошим отношением. Опыт показывает, в тех спецучилищах, где есть толковые мастера, педагоги- мужчины, положительный результат почти всегда есть. Потенциально агрессивных подростков примерно 20-25 процентов. Но это, к сожалению, не только мальчики.

Андрей Подольский: Они оказывают влияние не напрямую. Они отбивают охоту входить в реальную жизнь и развиваться в ней. Это зависимость, со всеми вытекающими. Но родителям таких детей ни в коем случае нельзя отключать интернет. Надо делать то, что они не сделали раньше - завоевывать доверие, аккуратно втягивать его во взрослую жизнь, где его будут ценить, с ним будут считаться, где он сможет достичь того, что позволит ему смотреть на себя, как на достойного человека.

Но есть и очень опасная сеть. Она не виртуальная. Силовики об этом знают. Существуют группы зависимости от криминала. То есть сидят авторитеты и через ключевых агентов на свободе создают сети, которые направлены, прежде всего, на добывание денег. Учителям об этом надо рассказывать и учить их азам медиации, давать знания по азам переговоров. Например, с учеником, который стоит на 10-м этаже и собирается прыгать. Это очень трудная задача.

Ранее мы проводили исследование по студентам педвузов и выяснили поразительную вещь: третий - четвертый курс по уровню психологического развития - почти подростки. Наверное, они очень нескоро перейдут в следующий жизненный класс.

За границей педагоги другие?

Андрей Подольский: Как ни удивительно, такая же ситуация и в Европе. Но причины такого инфантилизма у нас разные. В России это гиперопека со стороны родителей, общества, школы и потеря в последние десятилетия нравственных ценностей. На западе, наоборот, проблемы от либерализма, потому что он не формирует точек ответственности: делай, что хочешь, вчера ты мужчина, сегодня стал женщиной. В 27 лет там можно все еще учиться в школе.

Психиатры говорят, если человек совершил попытку самоубийства, он к ней вернется. А если взял в руки нож, то снова потом может напасть на кого-то?

Андрей Подольский: У подростков все немного иначе. У них есть базовая потребность понять, утвердить себя, определить свое место. Из какой бы семьи он не был, эта потребность проявится. Если у ребенка было нормальное развитие, он прошел все жизненные классы более-менее благополучно, у него есть определенный уровень интеллектуального развития. Это один вариант. И есть другой: у мамы начинаются жизненные сложности, когда он еще совсем маленький. Нет возможности уделять ему достаточно времени, тепла. Это тормозит его развитие с года до трех лет. Он становится дошкольником, но до этого возраста он не дорос. Ему 7 лет, и какой бы он ни был, он идет в школу. Не в элитную, а в обычную, где сразу становится изгоем, потому что ничего не умеет. Он получает двойки, его ругают учителя, а дома порет отец… Он доживает до подросткового возраста и начинает искать свое место в жизни. Как искать? Конечно, не конструктивно. А деструктивно - пожалуйста! Особенно, если он еще и физически здоровый и топор ему в руки попал.

Раньше все-таки ученики за топоры не хватались.

Андрей Подольский: А мы знали? Не знали.

17 процентов школ охраняют частные фирмы, остальные 83 процента - бабушки-вахтерши, уборщицы и другие сотрудники школ. Фото: Александр Корольков / РГ

Без согласия родителей

Как отправить агрессивного ребенка в спецшколу

На обеспечение комплексной безопасности 90 тысяч зданий российских школ и детских садов не хватает 5 млрд рублей. Эти цифры прозвучали на заседании комитета Госдумы по образованию и науке. Самое удивительное, что если вдруг деньги на это и найдутся, направить их напрямую из бюджета нельзя.

Школы и сады принадлежат муниципалитетам. А там свои бюджеты.

Нужна система субвенций на эти цели, - считает председатель комитета Вячеслав Никонов. Причем думать надо не только о камерах и охране, но и поддержке психологов и социальных педагогов. - В системе образования должна быть создана полноценная психологическая служба.

17 процентов школ охраняют частные фирмы. Многие из них финансируются за счет родителей. Может быть, есть смысл вернуться к прежней схеме, когда в этом были задействованы сотрудники правоохранительных органов?

По данным опросов, примерно 40 процентов детей считают себя одинокими. Как повысить их самооценку и помочь проявить себя? Один из вариантов - переход на школу полного дня с большим количество внеурочки, так, чтобы дети не были брошены во второй половине дня.

Я бы все-таки рискнула говорить о снижении урочной нагрузки учителей при сохранении достойной заработной платы, - высказала мнение депутат Любовь Духанина.

К сожалению, сегодня ученика, который может быть опасным, агрессивным, нельзя отправить в спецшколу без согласия родителей.

Эксперты предложили внести изменения в нормативные акты и давать возможность без согласия родителей направлять некоторых детей на психолого-медико-педагогическую комиссию, которая дает заключение: в какой школе лучше всего учиться ребенку. То же самое может касаться в том числе и обследования, связанного с употреблением наркотиков, пока оно тоже проводится только с согласия родителей.

Важно вернуть в школу воспитание. Сегодня все слишком увлеклись попаданием в топ-50, топ-100, и учителя больше нацелены на количественные результаты, чем на качественные. Но по большому счету именно от того, что творится в душе ребенка, зависит его благополучие.