Педагогическая поэма

Здравствуйте!

Извините за безумное обращение, но я обращаюсь сразу ко всей редакции «КМ», а в Вашем лице, может быть, и ко всей аудитории, читающей Вашу великолепную газету.

Являюсь вашим давним и регулярным читателем и очень благодарен вам за то, что вы есть на свете с Вашим очень нужным издание.

У меня есть небольшой опыт общения с аналогичной редакцией – мои письма были напечатаны в газете «М-р Х», но честно говоря, ваша газета вызывает гораздо больший интерес. Дело в том, что я являюсь давним и убежденным поклонником садомазохизма, а точнее, самой классической, самой интересной, импульсивной и эмоциональной его формы – флагелляции. Тема флагелляции стал для меня не только увлечением, привлекающей своей пикантностью новизной, но превратилось в своего рода жизненный интерес, в хобби души и тела. Этому увлечению я не изменяю уже много лет и располагаю довольно приличным количеством информации, которая, в свою очередь, дает богатую пищу для размышлений и умозаключений, которых так же накопил бы приличное количество.

В сборе материалов на тему порки я не зацикливаюсь только на ее эротическом аспекте в самом распространенном вопросе: «Порка молодой девушки мужчиной ради чисто сексуального наслаждения».

Я собираю материалы по следующим аспектам флагелпяции:

1. Сексуально-эроитческий. Это порка для придания ощущений, новизны, пикантности в сексуальных взаимоотношениях. Это имеет огромное количество таких разнообразных форм и способов, что если перечислять, то этому надо посвятить отдельное письмо.

2. Педагогический аспект. Известный вопрос: «Порки детей – за и против», пороть или не пороть. Нельзя дать однозначный ответ, есть масса условностей и условий, которые в совокупности предопределяют правильность выбора. Но лично мое мнение однозначно – пороть! Приводить аргументы в пользу этого решения, высказывать свои мысли и обосновывать выводы тоже не буду – это получится целая статья.

3. Физический или физиологический аспект. Вкратце поясню свою позицию: порка безусловно является очень действенным и эффектным массажем и кроверазгоняющим средством. Следствие – укрепление мышечной системы (в какой-то степени – формирование фигуры, особенно у девушек), лечение кое-каких недугов (старинный русский народный метод), например импотенции, женских болезней и т.п. Здесь будет уместно сказать, что в процессе порки человек испытывает бездну острых физических и эмоциональных ощущений, что в свою очередь является бесспорным стимулятором развития (особенно у девушек) чувственности и эмоциональности, что мы, мужчины, так ценим в женщинах.

4. Порка – небольшой, но ярко выраженный элемент культуры у многих народов. Вы удивлены? Тогда давайте обратимся к истории. Например, Древняя Эллада. В Спарте, воспитывая воинов и просто мужчин, мальчиков регулярно пороли. Девочек и девушек, впрочем, не меньше. Во многих городах, в один из религиозных праздников приносили «жертву». Жертвоприношение – порка самой красивой юной девушки и самого красивого и сильного юноши на алтаре одной из богинь. Например публичная порка достигших совершеннолетия юношей и девушек на алтаре богини Артемиды. Данный аспект широко перекликается с эротическим и тем не менее...

5. Хочу выделить еще один аспект, который меня интересует. Он являет собой нечто среднее между эротикой и педагогикой, но я этот аспект выделяю отдельно. Это – классическая супружеская порка. Считаю, что при взаимном согласии, доверии и любви, сглаживание ссоры и выход из конфликтных ситуаций не путем ругани, оскорблений, обид (потом – довольно долго примирение), а с помощью старинного традиционного способа – ее величества Розги. Вариантов, способов, форм, стилей супружеской порки тоже огромное количество, перечислять не буду. Главное – цель, которой необходимо достигнуть, душевные ощущения перед любимым человеком, выплеск отрицательных эмоций, все это переходящее в эротическую фазу, а не ругань и битье посуды. По-моему, в данной ситуации, порка – неплохой вариант, альтернатива!?

Вот, вкратце, я вам изложил свою позицию, если так можно выразится, направления моего интереса, которое подогревает ваше издание – «КМ»!

Мне 33 года, офицер. Пишу эротические рассказы и очерки на тему флагеляции. Мои рассказы и очерки отчасти плод моих фантазий, отчасти – не выдуманные истории, услышанные, подслушанные или прочитанные, дофантазированные и обработанные.

Выставляю на ваш суд один из моих «шедевров»!

Вагон то и дело вздрагивал на стыках и метался из стороны в сторону на стрелках. Скорый поезд «Северная Пальмира» Адлер-Петербург уносил загорелых, утомленных черноморским солнцем отпускников все дальше от одного моря к другому. Володька, 25-летний, разбитной холостяк из Питера возвращался после трех недель бурного, насыщенного морем, солнцем, вином и любовными приключениями отдыха не турбазе в Кудепсте, домой – в Северную столицу.

Время было позднее и пассажиры вагона, напившись чая, начинали потихоньку угомоняться. Володенька продрых весь день и спать, невзирая на приближающуюся ночь, уже не хотелось. Он так и лежал на верхней полке с закрытыми глазами, пытаясь уснуть. Постепенно его внимание начал привлекать разговор двух его попутчиц, которые сидели за столиком и в полумраке светильника о чем-то беседовали.

Одну из них звали Светлана. Это была женщина 28-30 лет, судя по всему, не замужняя, разведенная, которая со своей 8-летней дочерью, мирно сопевшей на нижней полке за спиной матери, возвращалась из санатория в город Тулу. Ее собеседницей была темноволосая, широкобедрая, с узкой талией, великолепной грудью и потрясающе красивыми ногами женщина лет 38-40. Вначале женщины болтали о всякой ерунде. Постепенно разговор коснулся проблем педагогики и воспитания детей.

Светлана, как бы между прочим посетовала, что дочь растет без отца, что находить общий язык с ней становится все труднее и труднее, девочка иногда бывает просто неуправляемой, а наказывать, лишая каких-то детских удовольствий – улицы, мультиков – или просто отругав, совершенно не эффективно. Дочь довольно спокойно сносит подобные взыскания и порой даже делает назло. Но Галина Владимировна, а именно так звали собеседницу Светланы, вдруг очень живо отреагировала на это сетование.

Она вдруг как-то с очень сильным любопытством поглядела на Светлану, затем на ее мирно сопевшею проказницу, потом как-то очень осторожно, словно вспомнив что-то свое, очень далекое и в то же время очень близкое, улыбнулась, потом в упор посмотрела в глаза Светланы и сказала:

– Есть один очень действенный и верный метод воспитания, которому лет столько, сколько человечеству и есть один очень эффектный воспитатель всех времен и народов.

– Что же это за воспитатель такой и что за метод? – удивленно спросила Света.

– Воспитатель – это ее величество Розга. А метод воспитания с помощью с помощью такого воспитателя существует только один – это... порка.

– Но ведь это не цивилизованный, варварский метод воспитания – пороть ребенка. Это только озлобит, сделает его жестоким и грубым! – с жаром произнесла Света.

Галина опять внимательно посмотрела на свою собеседницу, опять чему-то улыбнулась и произнесла:

– Ведь испокон веков на Руси, да и не только на Руси, а во всем мире детей за провинности секли. И мир был намного добрее и человечнее. Не было таких жутких войн, как в наше время, да и чисто бытовые отношения между людьми были гораздо человечнее, не было такой жестокости, хамства, неуважения к старшим, к женщинам, и вообще между людьми было больше душевной теплоты. Никогда справедливая родительская порка не приносила вреда юному чаду. Я не буду приводить вам, милая Светлана исторические и литературные примеры пользы порки в воспитании детей. Расскажу лучше о себе.

И тут Галина опять про себя о чем-то улыбнулась.

– Неужели родители вас в детстве пороли?! – изумленно воскликнула Светлана.

– Да. Меня пороли, а точнее, секли в детстве, да и не только в детстве, мои родители, и я считаю, что в отношении меня это был самый правильный и верный способ, и я очень благодарна своим родителям за то воспитание, которое я получила в отчем доме. А те качества, которые они мне привили, и привили – надо сказать – неплохо, чему способствовал этот старый дедовский метод, эти качества мне помогли кое-чего добиться в этой жизни. Я в свои неполные сорок лет стала доктором наук, завкафедрой одного из питерских вузов. Имею прекрасную семью, и мои дети растут неплохими людьми может от части потому, что сызмальства знакомы с розгой и с тем, какие чудеса она творит при грамотном, умном и умелом использовании. Так что, Светлана, если вы еще не очень хотите спать и вам не надоел этот разговор, то я вами немного расскажу о себе и своем детстве, а вы сами делайте выводы.

– Что ж, с удовольствием послушаю ваш рассказ, Галина, может что полезного для себя и почерпну из него, – сказала Света, поудобнее устраиваясь на полке, рядом со спящей дочкой. – Интересно узнать, как вас и за что секли в детстве.

– Ну, что ж, коль интересно, то слушайте.

И Галина отхлебнув остывший чай, опять чему-то далекому улыбнувшись, начала свой рассказ.

– Родом я с Кубани, из-под Армавира. Росла и воспитывалась в казачьей станице по всем казачьим законам и традициям. Мои родители – сами выходцы из казачьих семей, поэтому и в моем воспитании строго соблюдали все традиции.

Одной и безусловной такой традицией в нашей семье было наказание за какие-либо провинности. И этим наказанием, как правило была порка. Это была классическая русская порка на широкой скамье по обнаженному телу розгой – ивовым прутом, вымоченном в воде, для лучшей гибкости. У моих родителей был свой дом с большим двором и баней, поэтому меня пороли, а точнее секли, обычно в пятницу или субботу после бани. Соседнюю половину дома занимала живущая с нами сестра моего отца – тетя Зоя с мужем дядей Николаем и их сыном Ромкой. С нами еще жила бабушка, мать моей матери.

Секли нас – меня, мою младшую сестру Елизавету и нашего двоюродного брата Ромку (они с Елизаветой ровесники) за какие-либо серьезные проступки. Но что за детство без шалостей, озорства, а значит, и без проступков? Бывали и проступки в виде плохих оценок, так что грехов к концу недели набиралось достаточно.

Не буду описывать все свои перепитии и мысли, свое состояние, когда придя из школы домой в субботу, я уже знала, что сегодня меня ждет порка. Все буквально вываливалось из рук, мысли постоянно возвращались к предстоящему! Надо сказать, что для подобного мероприятия, в нашей семье соблюдался довольно строгий ритуал.

Для этого собиралась на кухне вся наша семья: мать, отец, тетя Зоя с мужем, их сын Ромка, моя сестра Лиза и я. На середину кухни ставилась деревянная лавка, потемневшая от времени, на которой леживали под розгами моя прабабка, моя бабка Наталья Петровна, и моя мама в девичестве. А теперь мы с Лизой, да братец Ромка. Как я ненавидела эту скамью, и в то же время относилась к ней с каким-то странным уважительно-благоговейным трепетом, видя в ней некий символ, «алтарь очищения от грехов».

Но вот субботний вечер, готовая баня. Уже ушли туда на первый пар мужчины. Когда они напарившись возвращаются, туда идем мы – «женская половина». На время баньки все страхи улетучиваются, мысли, и те расслабляются, веник и пар создают такое душевное расслабление, а холодный ковшик с водой дополняют это удовольствие. Состояние души и тела невообразимо! После русской баньки – беда не беда. Но вот, ополоснувшись напоследок, выходим в предбанник. Бабушка хитро прищуривается, с ухмылкой, хлопнув нас с Лизой по голым попам своей ладонью изрекает: «Вы девчонки, трусики с майками оставьте, они вам нынче вечером без нужды. Халатики накиньте и в хату, а то время вечернее, а вас еще разговор ждет серьезный в хате». Лиза в эти минуты становилась белее мела, да и я, наверное, была такая же. В хате уже стояла эта злополучная скамья, выставленная на середину кухни. Отец Ромки, дядя Николай, вынимал из металлического корыта длинные мокрые прутья, пропуская их сквозь сжатый кулак, стряхивая воду, затем взмахивал ими, со свистом рассекая воздух, проверяя на гибкость. На ватных от страха ногах мы с Лизой заходили на кухню и садились на стулья, где уже сам не свой от страха с бледным, зареванным лицом ожидал своей участи Рома.

Бабушка и тетя Зоя суетились около скамьи, на которой нас должны будут сечь – они накрывали ее домотканным покрывалом, готовили длинные льняные рушники, которыми перед поркой обычно привязывали нас к скамье – одним через подмышки за шею, а другим – ноги у лодыжек или за коленями.

Отец брал в руку розгу, взмахивал ею с устрашающим свистом? От которого холодело внутри, и все как бы обрывалось. Потом он не спеша произносил: «Ну, девоньки-припевоньки, за удовольствие скверно вести себя расплата одна – лозой тело погладить!» Затем обращался ко мне: «Что, Галина свет-Владимировна, тебе, как старшей, первой ответ держать!»

Пока отец, мать и бабушка решают вопрос о строгости наказания, которое обычно сводилось к обсуждению количества ударов, я на подгибающихся ногах стою, низко опустив голову. Но вот количество розог определено. В зависимости от степени вины и серьезности проступка, мне обычно полагалось от 20 до 50 ударов. Отец, прищурясь, произносил: «Итак, сударыня, на старт!».

Тетя Зоя в это время отворачивала голову Ромки, чтоб не видел нашей с сестренкой наготы. Я дрожащими руками развязываю поясок на халате, мамины руки снимаю его с моих плеч. Бабушка подходила, крестила меня, целовала в лоб и произносила: «Смелей, казачка, смелей. Телу страданье, душе очищение. С богом!» И поощрительно хлопнув меня пониже спины, подталкивала к скамье.

Я совершенно отрешенно, хотя и с чувством огромного стыда, медленно подходила к скамье и со вздохом вытягивалась на ней. Нежные, но очень сильные руки бабушки в изголовье, мамины – у лодыжек крепко, так что не пошевелить ни ногами, ни головой, (хотя попой и бедрами можно было крутить сколько угодно!) привязывали к скамье. Отец стоял слева от меня и держал в руке прут, слегка хлопал им по ладони.

Итак порка начиналась...

Галина Владимировна сделала паузу в своем рассказе, отпила немного остывшего чая и спросила не проронившую за все это время Светлану:

– Ну, как, интересно, Света, слушать мою исповедь?

– Очень интересно! Я вот сижу, слушаю, затаив дыхание и думаю: «Неужели такое бывает?»

– Очень даже бывает. Это ведь наши исконно русские традиции, а традиции надо поддерживать, и многие семьи эти традиции поддерживают.

Володька лежал на верхней полке боясь пошевелиться и с вожделением слушал каждое слово, доносившееся с низу.

Галина между тем продолжала свой рассказ.

– Итак порка начиналась. Отец несколько раз со свистом взмахивал розгой, затем почти нежно провел не сколько раз розгой по моему телу, от лопаток до пяток, сильно прижимая плашмя прут к телу.

Затем еще раз со свистом взмахнув прутом, отец говорил: «Я сейчас, сударыня, претерпевай!». И высоко над головой подняв прут, он со свистом опускал его на мои ягодицы. Боль бала такая, будто это была не ивовая лоза, а докрасна раскаленная стальная проволока. Еще до начала порки я решала, что буду терпеть и, закусив нижнюю губу, сжимала зубы. Но не выдержав «жгучего поцелуя» розги, я отчаянно взвивалась, дернувшись всем телом.

Через несколько мгновений резкая боль чуть-чуть отступала, давая место острому жжению, переходящему в зуд. Но это, кстати довольно странное, почти приятное ощущение длилось всего несколько секунд, как опять раздавался свист ненасытной розги, и «раскаленный стальной пруток» расчеркивал своим невероятным ожогом мое тело, но уже не ягодицы, чуть по ниже лопаток. Задохнувшись от боли, я дернувшись, выгибаюсь назад, но привязь врезается в мое тело, не давая оторвать грудь от скамьи и приподнять голову.

Боль опять переходит в саднящий зуд, но через несколько мгновений раздается свист лозы и я буквально взвиваюсь от непереносимой боли, но уже в верхней части моих полушарий. И опять свист и безумный по своей остроте «ожег» ощущаю на своем теле. От непереносимой боли я отчаянно виляю задом, пытаюсь запрокинуть назад голову и через несколько минут, когда привязь немного ослабевает от моих неистовых метаний, мне удается запрокинуть назад голову, сопровождая это движение протяжным стоном, даже скорее воплем. Когда розга ложится поперек ягодиц, я судорожно сжимаю их, делая их почти каменными, одновременно подаваясь телом вперед, выгибаясь при этом, выпячиваю вверх свой зад.

Если розга ложится поперек спины, то я запрокидываю голову и пытаюсь свести вместе попытки, сопровождая это протяжным стоном, визгом и воплями. Бабушка всегда учила, что между ударами надо полностью расслаблять все тело, как бы растекаясь по скамье, так легче перенести боль. Но когда чувствуешь этот «жгучий поцелуй» свистящей над тобой лозины, то уже не до этой науки, тут просто извиваешься, как уж, стараясь хоть как-то увернуться от этой свистящей, жалящей розги, стараясь заглушить эту нестерпимую боль отчаянными стонами и криками.

Просить о пощаде, умолять о прощении, перекладывать свою вину на сестру или брата категорически не приветствовалось в нашей семье. За это можно было схлопотать «добавку» в виде дюжины розог.

Где-то после 20-25 розог, отец останавливает экзекуцию, давая возможность перевести дыхание. Пока отец выдирает новые розги для продолжения порки, бабушка поправляет мою привязь, которой мое тело прихвачено к скамье. Затем бабушка наклонившись, опять, как перед началом порки целует меня в лоб, гладит по голове и говорит: «Терпи Галка, терпи. Еще малость и твоим страданиям конец».

Отец уже приготовил розгу, опять свист и опять я задохнувшись от адского пламени боли, дергаюсь и извиваюсь всем телом...

Как в тумане вижу бабушку и маму, вернее чувствую их нежные руки, которые освобождаю меня от держащих меня на скамье пут, помогают встать со скамьи. Бабушка берет ковш с холодной водой, дает мне напиться. Я пью судорожными глотками, вперемешку со слезами и зубы стучат о край ковшика – рыдания еще душат меня.

Затем бабушка умывает мое зареванное лицо и помогает надеть халатик. Отец поощрительно улыбается, подходит, целует меня и говорит: «Молодцом была, Галинка, прощена». Бабушка с мамой, придерживая меня под локти, подводят к стулу и я, сморщиваюсь от боли (зад и спина пылают огнем) сажусь на край стула. Скамья пустует не долго.

Бледная как полотно Елизавета, обнажившись, вытягивается, плотно смыкает ноги и опустив вниз, вдоль ножек скамьи руки. Теперь бабушка с мамой привязывают ее. Я невольно ловлю себя на мысли, что мне хоть и безумно жаль сестру, но если бы в этот момент ей каким-нибудь образом удалось избежать порки, то я была бы безумно разочарована. И вот с вожделением созерцаю на порку сестры.

Взмах розги, короткий свист, хлопающий шлепок розги по голому телу и отчаянный взвизг сестры. Сейчас вспоминая это, Светлана, я как наяву вижу обнаженное тело сестры, жаркие метания беззащитного девичьего тела под свистящей лозиной, ее взвизги и вопли, вспыхивающие, красные, потом багровеющие полоски поперек спины, ягодиц и той части, что в простонародье мы называем ляжками. Но вот и порка сестры позади.

К моему безумному сожалению, нам не позволяют видеть, как секут нашего брата его родители. Мама с бабушкой уводили нас с сестрой в нашу комнату, мы ложились на живот в кровати, а мама с бабушкой нежно и ласково смазывали гусиным жиром, специально приготовленным для этого, наши исстрадавшиеся спины, ягодицы и бедра, в общем те места, по которым вволю погуляла отцовская розга.

На следующий утро день начинался как обычно, со всеми его заботами и забавами, ни кто не вспоминал о вечернем, только бабушка хитро улыбалась, видя как мы с Лизой морщимся от боли, садясь на завтрак за стол...

Перед самым Питером, когда за окном мелькали корпуса Завода. Володя, улучив минутку, признался Галине Владимировне в том, что подслушал ее рассказ. Она только улыбнулась и сказала: «Я знаю это. Отчасти этот рассказ был и для тебя. Вот тебе моя визитка. Будет желание и интерес – звони. Мне есть, что рассказать, а быть может и... показать!» Больше она не произнесла ни слова.

В Питер поезд пришел по расписанию, который встретил его мелким моросящим дождиком и свинцовым небом. В Туле вышла Светлана с дочерью, ставшая после рассказа Галины задумчивой и смотревшей на дочь, будто что-то решая для себя. У перрона Галину Владимировну встретил ее муж и они уехали на темно-вишневом «Фольксвагене».

Володя ехал в вагоне метро рассматривая визитку с золотым тиснением: «Яковенко Галина Владимировна, доцент, доктор филологических наук». И с твердым решением позвонить и продолжить это взволновавшее его знакомство.

Андрей, 33 года.

Поклонник домостроя и флагеляции.

Родители или люди, занимающиеся воспитанием ребенка, сами того не осознавая, являются для него теми волшебниками, которые способны как "заколдовать" на успех в жизни, так и "наслать проклятие". Как это происходит, нам рассказала психолог, кандидат в транзактные аналитики в области психотерапии Влада Березянская, www.vashpsiholog.com.ua.

Представьте себе успешного человека. У каждого из вас – это свой особенный образ, но в основном вы представляете себе целеустремленного человека , у которого получается все, что он задумал. При этом, как показывает практика, чтобы быть успешным, необязательно иметь много денег . Важно, чтобы была гармония внутри, ощущение, что вы живете счастливой жизнью. В то же время есть люди, которые, как ни стараются, постоянно сталкиваются с неудачами. Ощущение что они являются магнитами для всего наихудшего в мире. Или иногда до победы остается один шаг, а человек ломается, бросает дело, без особых на то причин. Таких людей в обществе называют неудачниками .

Сценарий неудачника, как и победителя, закладывается в детстве, до 6 лет. И делают это родители либо родительские фигуры (няни или бабушки, воспитатели). Однотипные сценарии передаются из поколения в поколение, и происходит это неосознанно, под видом правильного воспитания и искреннего желания добра своим детям. Как родители накладывают на детей запреты, прививая неудачные сценарии, покажем на нескольких примерах.

Запрет достигать . Девочка мечтает получить в подарок на Новый год плюшевого медведя. Этот подарок для нее очень важен. Но отец убежден, что конструктор дочери будет полезнее в плане развития, поэтому покупает ребенку конструктор и дарит его. Но когда девочка показывает свое разочарование, он говорит ей: "Зачем же ты плачешь? Ведь конструктор – это так замечательно!"

Последствия . Девочка убеждается, что ее желания не исполняются, она не способна контролировать их исполнение. Кроме этого, она не может показывать свое разочарование от того, что ее желание не исполнилось, ведь родители будут расстроены. В этом случае отец налагает на ребенка следующие запреты: не чувствуй, не желай и не достигай.

Запрет "быть собой" или "быть важным". Дети, играя, веселятся и шумят. Родители с целью призвать их к порядку, дают такие запреты: "Не пой", "Громко не смейся", "Веди себя прилично".

Последствия . Ребенок получает запрет быть важным и ценным, проявлять свои эмоции и чувства, быть естественным. Вырастая, он не сможет, находясь в обществе, быть самим собой, он не будет понимать, что с ним происходит. Если подобные запреты рассерженный папа дает дочери, у нее во взрослой жизни не получается быть близкой с мужчинами, ведь когда она в детстве вела себя естественно, ее не любили, не принимали, не одобряли.

Запрет "не чувствуй" . Мальчик расстроен и плачет. Родители говорят ему: "Ты же мальчик, будущий мужчина. Ты должен быть сильным, не должен плакать . Ни к чему эти телячьи нежности".

Последствия . Мужчины, которым в детстве запрещали проявлять эмоции, постоянно находятся в невротическом состоянии. Внешне они могут выглядеть вполне благополучными, но они не умеют чувствовать свое тело, не понимают, как это – любить, жить полной жизнью. Сценарий, который прививается родителями в данном примере, называется "Без чувств". Очень часто мальчикам, которым родители выражали подобные запреты, в жизни прекращают чувствовать потребности своего тела, не умеют любить и принимать любовь. Иногда они используют допинги, которые помогают добиваться измененного состояния сознания, получая радость посредством наркотиков, кофе, сигарет, алкоголя.

У женщин есть подобный сценарий, который называется "Без любви" . Мамы не показывали им, что можно быть любимой и любить. Особенно часто мамы дают девочкам запрет на близость, если сами пережили развод или были несчастливы в браке. Вместо того чтобы проработать расставание с психотерапевтом, негативные чувства по отношению к мужчинам переносятся на ребенка, передавая информацию невербально (без слов, посредством мимики, интонации, жестов) – "Любить мужчину по-настоящему больно". Повзрослев, дочь большую часть своей жизни либо одинока, либо не может построить нормальные отношения. Это приводит к депрессиям, к тяжелым переживаниям, вплоть до трагического конца – самоубийства.

Запрет на мужественность . Мама развелась со своим супругом, который ее бил. Подрастающему сыну она постоянно твердит: "Ты у меня такой славный, такой нежный, добрый, совсем не такой, как твой папа".

Последствия . Ребенок получает родительское предписание: чтобы радовать маму, нельзя проявлять качества, присущие мужскому полу. У такого неагрессивного мальчика, как правило, потом не складываются отношения со сверстниками, потому что его таким не принимают. Возможен также исход, который называют "навязанным гомосексуализмом", когда мужчина с несвойственным мужчине сценарием нежности вступает в половые отношения не с женщинами, а с мужчинами.

Как изменить сценарий

Родителям самостоятельно очень тяжело произвести анализ и понять, какие именно предписания и запреты они своим детям внушают посредством воспитания. И тем более тяжело спрогнозировать, вырастет ли ребенок неудачником. И для того чтобы ребенку дать сценарий победителя, нужно определить и изменить свой собственный. А в этом поможет психотерапевт с опытом работы в транзактном анализе. Это очень тяжелый процесс, ведь пока человек живет по сценарию, заложенному в детстве, он чувствует себя "окейным", он думает, что он хороший и все делает правильно. Важно проанализировать и научиться осознавать, что ты действуешь в рамках своего сценария.

Вне зависимости от сценария, для того чтобы ориентировать ребенка на успех, важно понимать следующее:

Вы – ОК, и ваш ребенок – ОК, у него тоже есть мысли, чувства и желания, порой не похожие на ваши. И это нормально.

Любите, хвалите и доверяйте своим детям – тогда они смогут любить во взрослой жизни.

Не лгите детям – иначе они начнут лгать вам, когда вырастут.

Не оставляйте детей на няню, если есть возможность быть с ребенком. Ни одна няня не заменит маму. На консультирование чаще приходят дети, воспитанные нянями или бабушками. Подумайте, какой сценарий закладывает няня в голову вашего ребенка и какие запреты она передает. Нет ничего удивительного в том, что дети успешных родителей, воспитанные няней, не такие успешные, как их родители.

Ребенку необходимо уделять искреннее внимание. Важно веселиться, играть, заниматься творчеством вместе с детьми и поддерживать их в начинаниях. Внимательно прислушивайтесь к желаниям своих детей.

Чтобы ребенок был успешен в отношениях с противоположным полом, покажите, что вы искренни со своим супругом, продемонстрируйте интимность в ваших отношениях (душевную близость, любовь, доверие).

Если вы достигаете успеха на работе, необходимо показывать, что вы умеете не только работать, но и отдыхать. Это покажет вашим детям возможность совмещения работы, отдыха и личной жизни. И они будут здоровы.

Очень важно любить своих детей от всей души, давать им самые лучшие предписания и пожелания, ведь это является огромным родительским благословением.

Татьяна Корякина

«В детстве мне не хватало ласки...»

В детстве мне не хватало ласки... Вот почему так трудно привыкаю к ним теперь...

Нрава Павел Егорович был крутого и властного. «Отец был суровым человеком», - скажет о нем позже Антон Павлович. Обязанности главы семьи Павел Егорович исполнял ревностно, требуя от домочадцев неукоснительного повиновения и подчинения своей воле. Впитав мораль и законы взрастившей его среды, где все отношения между людьми строились на принципах господства и подчинения, он прежде всего в собственной семье насаждал домостроевские порядки. Он был искренне убежден, что суровость и непреклонная требовательность - первейшие заповеди родительского воспитания. За малейшую провинность, оплошность, шалость, а тем более непослушание дети в семье Чеховых с раннего возраста строго наказывались, чаще всего - розгами. «Я помню, отец начал учить меня, или, попросту говоря, бить, когда мне не было еще и пяти лет. Он сек меня розгами, драл за уши, бил по голове, и я, просыпаясь, каждое утро думал прежде всего, будут ли сегодня драть меня?..» - рассказывает герой повести А. П. Чехова «Три года». Повесть во многом автобиографична, и только что приведенные слова перекликаются с воспоминаниями братьев Чеховых о своем детстве.

«Я никогда не мог простить отцу, что он меня в детстве сек», - признался однажды Антон Павлович брату Александру. Прошли годы, боль от отцовских побоев, казалось бы, утихла, но память боли, обида остались навсегда. «...Вспомни, - писал он же старшему брату, - те ужас и отвращение, какие мы чувствовали во время оно, когда отец за обедом поднимал бунт из-за пересоленного супа или ругал мать дурой...»

Во время подобных отвратительных сцен, свидетелями которых зачастую оказывались дети, сердце Антона разрывалось на части - от жалости к матери, от страха перед отцом и от желания убежать, спрятаться, чтобы не видеть злого лица родителя, не слышать грубых слов и чтобы никто не видел его, Антона, горьких слез и страданий.

«Деспотизм и ложь сгубили молодость твоей матери, - писал Антон Павлович Чехов брату Александру много лет спустя, 2 января 1889 года. - Деспотизм и ложь исковеркали наше детство до такой степени, что тошно и страшно вспоминать».

Можно представить себе, сколь гнетущей была атмосфера в семье, где домочадцы жили в постоянной зависимости от настроений, прихотей и капризов главы семейства, сколь пагубно влияла она на впечатлительную детскую душу.

Без разрешения отца в доме ничего не делалось. Детям приходилось жить под его диктовку: бегать нельзя потому, что «сапоги побьешь»; шалить запрет щалось оттого, что «балуются только уличные мальчишки»; играть с товарищами - пустая и вредная забава, «товарищи бог знает чему научат»... И со стороны многотерпеливой Евгении Яковлевны дети обычно слышали: «Папаша сказали...», «Папаша не велят...», «Папаша будут сердиться...»

Однако, справедливости ради, следует сказать, что деспотизм Павла Егоровича имел свои границы - он никогда не переходил в бесчеловечную жестокость: детей в доме Чеховых не сажали на хлеб и воду, не ставили в угол на колени на горох, не запирали в темный чулан с крысами. А ведь подобные варварские методы воспитания, похожие на расправу, тоже были в ходу, особенно в той купеческо-мещанской среде, в которой рос и воспитывался Антон. Уродливые поступки Павла Егоровича, когда он проявлял свою власть с помощью грубости и насилия, были продиктованы не жестокостью, не злобой, ибо и то и другое в его характере вовсе отсутствовало, а непогрешимой убежденностью, что он живет и действует так, как надо, как учили жить его самого и как должны жить его дети. Понимал ли он, что своими приказами, окриками, побоями причиняет родным и близким не столько физическую, сколько душевную боль, что оскорбляет тем самым их человеческое достоинство? Задавал ли он себе такой вопрос? Вряд ли. Павел Егорович твердо верил, что поступает во благо и на пользу семье. Однажды, когда Евгения Яковлевна, не выдержав грубостей мужа, бросилась на защиту детей, он осадил ее материнский порыв следующими нравоучениями:

И меня так же учили, а я, как видишь, вышел в люди. За битого двух небитых дают. От того, что дурака поучишь, ничего худого, кроме пользы, не сделается. Сам же потом благодарить будет...

При всей вспыльчивости и неукротимости нрава Павел Егорович был отходчив. После какой-нибудь буйной сцены, когда домочадцы прятались по углам, он мог собрать всю семью и как ни в чем не бывало отправиться в гости к родственникам или знакомым. Такие выходы «на люди» обставлялись торжественно, чинно, чтобы у окружающих создавалось впечатление о благополучной и благонравной во всех отношениях семье...

Правда и то, что семью свою Павел Егорович любил, заботился о ее благополучии не меньше, чем о своем коммерческом престиже, и придавал немалое значение внешней стороне этого благополучия, тянулся, что называется, из последних сил. Он стремился быть непременно на виду в таганрогском обществе. В связи с быстрым ростом семейства (после Антона родился Иван - в 1861 году, потом Мария - в 1863 году, Михаил - в 1865 году и еще Евгения, которая родилась в 1869 году и прожила всего два года) Павлу Егоровичу приходится часто менять местожительство, искать более просторное и удобное жилище, но обязательно в центре города: в 1859 - 1861 годах он арендует дом Гнутова, в 1861 - 1863 - дом Маркевича-Евтушевского, в 1863 - 1865 -дом Говорова, в 1865-1869 годах - дом Третьякова.

Так что годы раннего детства Антона Павловича Чехова, до девяти лет, связаны с частыми переездами, сборами, бытовыми неустройствами, и эта нестабильность семейного быта, отсутствие собственного домашнего «гнезда» также сказывались на воспитании детей. Могли ли родители в этих условиях уделять детям достаточное внимание? А уж о нежностях, ласке и говорить не приходится. «Меня, маленького, так мало ласкали, - скажет Антон Павлович уже в зрелые годы, - что я теперь, будучи взрослым, принимаю ласку как нечто непривычное, еще мало пережитое».

Что касается Павла Егоровича, то он вообще не позволял себе никаких нежностей по отношению к детям, а Евгении Яковлевне было не до того: ей очень трудно приходилось именно в эти годы раннего детства Антона, когда он особенно нуждался в родительском тепле. Гораздо в большей степени, может быть, чем потом. Именно в первое десятилетие жизни Антона Евгения Яковлевна пребывала в постоянных заботах о вновь рождавшихся детях, и старших сыновей приходилось частенько отправлять к близким и дальним родственникам. «...Чеховы часто бывали у нас в гостях всей семьей... Часто детей оставляли у нас, и они весьма охотно гостили даже целыми неделями», - пишет в своих воспоминаниях Алексей Алексеевич Долженко, двоюродный брат Антона Павловича (его мать, Федосья Яковлевна, -родная сестра Е. Я. Чеховой).

Бывал маленький Антон и у дальних родственников, Камбуровых. Его отводили к ним с утра, и, набегавшись за день с детьми, он забирался в уголке на сундук, откуда его, сонного, переносили в постель.

Но больше всего мальчику нравилось бывать в доме родного дяди Митро-фана Егоровича, которого он узнал раньше других родственников и полюбил на всю жизнь. Дядя и его жена Людмила Павловна - мягкие, неторопливые, добрейшие люди, всегда держали двери своего дома открытыми настежь, а беднякам никогда не отказывали в куске хлеба. Антон чувствовал себя здесь легко и уютно: никто ни на кого не кричал, никто никого не бил, детям предоставлялась полная свобода действий - у дяди было четверо собственных детей, которых он, как говорится, пальцем не тронул.

Антона, как и других детей, стали рано приобщать к религии. Имя бога с утра до ночи было на устах у всех, начиная с главы семейства и вплоть до няньки Агафьи Александровны. Детей водили к утрене и к ранней обедне, заставляли целовать руки священникам, носить кадило в церкви. В вопросах как домашнего, так и религиозного воспитания отец был неумолим и требовал беспрекословного подчинения своей воле.

Вместе со страхом перед отцом зарождался в маленьком Антоне и страх перед религией - не восторг, не благоговение или умиление, на что рассчитывал Павел Егорович, ревностный поборник христианской морали, а именно страх, который скоро, очень скоро, перерастет в активное неприятие религии и церкви. Вспомним, что именно это негативное отношение к религиозному воспитанию и не устраивало А. Суворина в чеховской повести «Три года», на что Антон Павлович ответил довольно резко: «...Если бы Вас в детстве секли из-за религии, то Вам это было бы понятно...»

Да, вначале был страх - как естественная реакция незащищенной детской души на первые столкновения с окружающей действительностью, как отторжение от той грубости и силы, которая покушалась на свободу человеческой личности. К счастью, душа оказалась по природе здоровой, способной к сопротивлению, к упорной работе...

По воспоминаниям родных, Антон рос здоровым и крепким, рано начал говорить, говорил чисто, не спеша, не шепелявя. Несмотря на занятость домашним хозяйством, Евгения Яковлевна все же находила время заниматься с детьми. Она собирала их вокруг себя и рассказывала нескончаемые истории из жизни или пересказывала жития святых, которых она очень почитала. «Я помню, - писала Мария Павловна Чехова, - с каким интересом мы слушали ее необыкновенные, исполненные поэзии рассказы. На фоне внешней суровости отца материнская заботливость и нежное отношение к детям воспринимались нами с особенной остротой и горячей признательностью».

Бывало, Евгения Яковлевна читала детям, а иногда брала счеты с конторки Павла Егоровича и обучала первым математическим навыкам. Маленький Антон усваивал эти уроки весьма успешно, у него получалось особенно забавно и ловко, когда он принимался вслед за матерью щелкать на счетах. Павел Егорович одобрял и поощрял эти занятия и не скрывал надежд, которые он возлагал на сына.

Книгами для чтения служили часто церковные писания. Гордостью семьи были Четьи-Минеи, свод житий святых и богослужебных песен. По ним Антон и выучился грамоте, к семи годам он умел уже читать и писать.

Евгения Яковлевна первой заговорила с мужем о школе, об образовании детей. Тут же возникли разногласия: мать стояла за гимназию, которая открывала широкую дорогу в жизнь, а у Павла Егоровича были другие мечты и планы - он, как в свое время и его отец, хотел пустить детей по коммерческому делу, что давало, по его убеждению, более надежный кусок хлеба, чем занятия в гимназиях. В своих грезах он уже видел старших сыновей среди важных людей Таганрога, в конторах у Вальяно и Скараманги. Знакомые купцы-греки, завсегдатаи его лавки, советовали отдать детей в греческую школу, и Павел Егорович решился.

«Не зная ни языка, ни программы школы, ни ее порядков, ни внутренней ее уродливой жизни, он в простоте душевной верил, что если его сын научится греческому языку да еще вызубрит какой-то таинственный греческий синтаксис, то дорога этому сыну в заманчивую контору Вальяно или Кондоянаки будет открыта наверняка настежь.

Коля и Антоша после молитвы «о еже хотящем учитися» торжественно были отведены в греческую школу» (Александр Чехов. «В греческой школе»).

Будущему художнику Николаю Чехову было в ту пору девять лет, а будущему писателю - семь. Старшего брата Александра отдали в греческую школу несколько раньше.

Даже по тем временам греческую школу нельзя было назвать всерьез учебным заведением в обычном его понимании. Никакой педагогической системы преподавания и воспитания в ней не существовало. В школе было пять классов и шестой - подготовительный, все они помещались в одной комнате с пятью рядами грязных парт. За партами сидели ученики от шести до двадцати лет, являвшие собой пеструю «смесь одежд и лиц» - дети шкиперов, драгилей, матросов, ремесленников и мелких маклеров. В большинстве случаев это были «уличные мальчишки», которые умели драться и воровать и которых привели в школу не столько для обучения грамоте, сколько для того, чтобы они не беспризорничали и не мешали дома.

Обучение и воспитание детей было отдано на откуп единственному преподавателю всей школы - он же одновременно являлся и директором - некоему греку Николаю Спиридоновичу Вучине, или, как он сам называл себя, - Николаосу Вутсинасу. Кто он и откуда попал в Таганрог, а тем более как стал директором школы, никто не знал, да никому до этого и дела не было.

Антон с первых же дней возненавидел школу с ее директором и с ее порядками. «Очутившись столь неожиданно в этой чуждой среде, Антон Павлович - как он сам рассказывал после - сразу опешил и струсил, и это чувство страха значительно возросло в нем после того, как один из учеников пятого класса, Елефтериос Дикиакис, подойдя к нему, для первого знакомства взял его за чуб и пребольно стукнул носом о парту» (Александр Чехов. «В греческой школе»).

Очень скоро Антон узнал и испытал на собственной персоне, что не только ученики бьют друг друга - старшие младших, сильные слабых, виновные невиновных, - но всех их бьет директор Вучина. Пожалуй, главным занятием и призванием этого человека было изобретать для своих учеников всевозможные наказания, в чем он немало преуспел. Были случаи, когда он устраивал настоящие экзекуции над воспитанниками, доводя их до истерики. Одним словом, греческая школа явилась новым испытанием для детской души Антона Чехова. Откровенная, неприкрытая человеческая грубость, физические расправы настолько его потрясли и ужаснули, что он даже не плакал, когда его толкали, щипали или били линейкой по рукам, спине, голове.

Конечно, ни о каком обучении не могло быть и речи, грамота просто не шла на ум. За весь год в подготовительном классе учитель дважды пытался что-то показать ученику «Антониосу Тсехофу», как Антон Чехов значился в классном списке, но на этом все и закончилось. Греческую азбуку он кое-как одолел, но читать и писать по-гречески так и не научился.

Ничего не подозревающий Павел Егорович, бдительность которого была притуплена похвалами директора Вучины (грек был заинтересован в учениках, за которых получал двадцать пять рублей в год), решил на рождественских святках в присутствии гостей похвастаться успехами своих сыновей. «Он позвал Колю и Антошу и велел им принести свои книжки и прочесть что-нибудь при гостях. Гости изъявили желание послушать и, как водится, приготовились заранее похвалить из вежливости прилежных мальчиков. Но вместо ожидаемого эффекта получилось полное огорчение для родительского сердца. Коля еще кое-как прочел по складам два слова, а Антоша не мог сделать даже и этого и только пыхтел он напряженных усилий прочесть. Павел Егорович был поражен.

Нам в школе никто не показывает, - ответили мальчики.

Начались на эту тему разговоры. Павел Егорович обвинил детей в лености и тут же, при гостях, сделал им выговор. Коля и Антоша ушли спать в слезах» (Александр Чехов «В греческой школе»).

Полным и окончательным провалом для братьев Чеховых в греческой школе стали весенние экзамены. Ни «Антониос», ни «Николаос», к великому огорчению Павла Егоровича, не совладали с греческим языком. С мечтами о богатых торговых конторах пришлось расстаться и согласиться на предложение Евгении Яковлевны и знакомых педагогов отдать детей в гимназию: она и к дому ближе, не то что греческая школа, да и учить будут как-никак по-русски, а не по-заморски.

Осенью 1868 года Антона и Николая Чеховых отвели в приготовительный класс Таганрогской мужской классической гимназии.

Пора раннего детства сменялась новым периодом жизни - новыми впечатлениями, переживаниями, открытиями окружающего мира. Росла душа, складывался особый внутренний мир человека, его духовная самостоятельность.

В связи со всемирной кампанией за запрет телесных наказаний детей особую актуальность приобретает их сравнительно-исторический анализ. В статье прослеживается историческая динамика соответствующих практик и отношения к ним в России.

Ключевые слова: телесные наказания, насилие над детьми, дисциплина, права ребенка.

The global campaign for prohibiting the corporal punishment of children provides an important motivation for studying this theme in terms of a comparative historical analysis. In this article, the historical dynamic of respective practices and attitudes to them in Russia are traced.

Keywords: corporal punishment, violence against children, discipline, children’s rights.

Любое телесное наказание детей является нарушением их основных прав на человеческое достоинство и физическую неприкосновенность. Тот факт, что эти телесные наказания по-прежнему остаются законными в ряде государств, нарушает основополагающее право детей на такую юридическую защиту, как и у взрослых. В европейских обществах запрещено бить людей, а дети - это люди. Необходимо положить конец общественной и правовой приемлемости телесных наказаний детей.

Совет Европы и ООН добиваются полного запрещения телесных наказаний детей, считая их не формой воспитательного воздействия, а нарушением прав ребенка и физическим насилием над ним. Эта тема широко обсуждается и в России. По данным комитета Государственной думы по делам женщин, семьи и молодежи (2001 год), в России около 2 млн. детей в возрасте до 14 лет ежегодно подвергаются избиению в семье. Более 50 тысяч таких ребят убегают из дома. При этом мальчиков бьют в три раза чаще, чем девочек. Две трети избитых - дошкольники. 10 % зверски избитых и помещенных в стационар детей умирают.

По данным опросов правозащитных организаций, около 60 % детей сталкиваются с насилием в семье, а 30 % - в школах. Уголовная статистика отражает лишь 5-10 % реального количества избиений (Гетманский, Коныгина 2004). Согласно государственному докладу «О положении детей в Российской Федерации», в 2004 году было зарегистрировано около 50 тысяч преступлений против несовершеннолетних, более 2000 детей ежегодно погибают в результате убийств и от тяжких телесных повреждений. По оценкам разных авторов, распространенность случаев насилия над детьми составляет от 3 % до 30 % (Волкова 2008). По данным президента Д. А. Медведева («Коммерсантъ» № 46(4101) от 17.03.2009), в 2008 году жертвами насилия в России стали 126 тысяч детей, из которых 1914 детей погибли, 12,5 тысяч числятся в розыске. Потенциальными жертвами насилия считаются еще 760 тысяч детей, которые живут в социально опасных условиях. Проблема, по мнению президента, «выходит за рамки собственно правоохранительной деятельности».

Телесные наказания - часть этой проблемы. К. Григорьев (2006) приводит такие цифры: уровень применения физических наказаний в российских семьях составляет от 50 до 95 %, не менее 5 % детей постоянно испытывают физические оскорбления - пощечины, тычки, подзатыльники. Насколько обоснована эта страшная статистика?

Отношение к телесным наказаниям - проблема не только социально-педагогическая, но и религиозно-философская. Некоторые древние цивилизации и религии, включая иудаизм и христианство, считали суровые, в том числе физические, наказания детей не только полезными, но и обязательными. Другие религии этого не требовали, но практически детей били везде. «В воспитательных целях» или просто потому, что дети - естественные жертвы, на которых взрослые вымещают собственное раздражение.

Сразу же возникают и терминологические вопросы, в частности соотношение понятий «наказание» и «насилие». Наиболее распространенный бытовой эквивалент телесного (физического) наказания - русское слово «порка» или английское «спанкинг» (spanking). Но порка (ремнем, плетью или каким-то другим предметом) отличается от шлепанья (голой ладонью), тогда как спанкинг включает оба значения.

Одобрение или осуждение телесных наказаний часто ставят в зависимость от степени их жестокости (наличие рубцов, крови и т. п.) или от того, кто их осуществляет: порка учителем - недопустимое насилие, а родительская порка - проявление заботы. В обоих случаях значение имеют не только мотивы действующих лиц, но и социальные установки и ценности многочисленных третьих лиц, включая пресловутую «княгиню Марью Алексевну».

Никакие психолого-социологические обследования и опросы не дадут нам достоверных знаний ни о степени распространенности, ни тем более о кратко- и долгосрочных последствиях телесных наказаний без детальной, включая гендерный аспект, антропологии и истории повседневности. Семейная дисциплина и наказания детей неразрывно связаны с принятым в данном обществе нормативным порядком и образом человека как личности (Кон 2003).

В России эта тема плохо изучена не потому, что здесь не было телесных наказаний или их не обсуждали. Наоборот! Даже после отмены крепостного права в России порке подвергались не только дети, но и многие категории взрослого населения. Это одна из острейших социально-политических проблем русского ХIХ века, и ей посвящена огромная дореволюционная научная литература (Жбанков, Яковенко 1899; Евреинов 1994 и др.). Однако в советское время, после того, как телесные наказания в школе были формально запрещены, тему сочли теоретически исчерпанной и фактически закрыли. В солидных международных электронных базах данных о телесных наказаниях (например, www.corpun.com) Россия либо полностью отсутствует, либо представлена случайными анекдотами. Между тем источников здесь не меньше, чем на Западе, и они столь же разнообразны, односторонни и противоречивы.

Во-первых, это педагогические трактаты и религиозно-нравственные наставления, как надо воспитывать детей. Во-вторых, общие работы по истории школы, семьи и воспитания. В-третьих, многочисленные дневники, мемуары и воспоминания детства. В-четвертых, художественная литература о детстве, вроде «Очерков бурсы» или «Детства Темы», в основе которой обычно лежат подредактированные и дополненные фантазиями личные воспоминания авторов (то же самое делают мемуаристы). В-пятых, официальные документы, инструкции, судебные дела и ведомственные отчеты, начиная со знаменитого отчета, составленного по заданию попечителя учебного округа знаменитого хирурга Н. И. Пирогова (1810-1881), и кончая современными государственными отчетами о положении детства в России. В-шестых, появившиеся в 1990-х годах специально посвященные этой теме массовые репрезентативные опросы общественного мнения. Это «всесоюзный» опрос ВЦИОМ в 1992 году (сразу после ликвидации СССР); национальные опросы Левада-центра в 2000 и 2004 годах; национальные опросы Фонда «Общественное мнение» (ФОМ) в 2004 и 2008 годах; национальный опрос Исследовательского центра портала SuperJob.ru в 2008 году; опрос, проведенный в 2009 году Центром оперативных и прикладных исследований Института социологии РАН по заказу Фонда поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации. Плюс многочисленные региональные и тематические опросы.

Данные профессиональных опросов кажутся более надежными, чем ведомственная статистика и личные нарративы. Увы! Выборки и вопросы разных исследований не вполне сопоставимы. В одном случае респондентов спрашивают о «детях» вообще, в другом - о школьниках, в третьем - о подростках старше 13-14 лет. В одних анкетах речь идет о семье, в других - о школе. Одни интересуются установками и мнениями респондентов, другие - их собственным прошлым опытом. Не всегда различаются виды телесных наказаний, их социально-педагогический контекст: кто имеет право или обязанность эти наказания осуществлять? «Физически наказывать» и «пороть» - не совсем одно и то же. Систематических кросс-корреляций с полом, возрастом, когортной принадлежностью и социально-демографическими характеристиками респондентов, как правило, нет. Особенно слабо представлен гендерный аспект: кто (папы или мамы) и кого (мальчиков или девочек) чаще порет и/или считает это справедливым и полезным, обычно остается неясным.

Еще один источник, появившийся в последние годы, - разнообразные интернет-сайты, целиком посвященные спанкингу. Диапазон их очень широк: от более или менее откровенной порнографии до вполне корректного и серьезного обмена личным опытом и суждениями членов довольно многочисленного законопослушного БДСМ-сообщества . Правилами форума клуба «Преступление и наказание» запрещены «любые проявления национальной, расовой, политической или религиозной вражды, унижение национального достоинства, пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности лиц по признаку их отношения к религии, национальной, территориальной, государственной или расовой принадлежности… Публикация фото-, видео-, аудиозаписей наказаний реальных детей и детской порнографии во всех разделах форума запрещена. Обнародование ссылки и запрос на публикацию (поиск) приравнивается к публикации. Исключения составляют сцены из кинофильмов, не относящихся к категории “только для взрослых”, и фото, опубликованные в открытой печати».

Поскольку это общение анонимно, установить когортные и прочие характеристики собеседников и отличить рассказ о реально пережитом личном опыте от эротических фантазий довольно трудно. Тем не менее это важный источник сведений, не уступающий по ценности мемуарам и беллетристике. В данной статье я цитирую тексты, которые кажутся мне аутентичными, не делая ссылок на конкретные сайты, чтобы избежать упреков в пропаганде садомазохизма и «нехороших» сайтов и вместе с тем - не привлекать внимание правоохранительных органов к имеющим бесспорное право на существование маргинальным сексуальным субкультурам.

Исторические истоки

В дореволюционной России телесные наказания издавна были массовыми и очень жестокими. Крепостной строй и самодержавие позволяли пороть и даже забивать насмерть не только преступников и детей, но и взрослых мужчин и женщин, причем ни каратели, ни жертвы ничего противоестественного и унизительного в этом не видели. Дискутировались лишь: а) вопрос о допустимой мере жестокости , понимаемой как «строгость», и б) сословные привилегии. Древнерусское право практически не делало в этом отношении сословных различий (Schrader 2002). «Торговой казни» (публичному сечению) и битью батогами подвергались и высшие духовные особы, и занимавшие высокие государственные должности светские чины; таким «подбатожным» равенством сословий особенно отличалась эпоха Петра Великого. Привилегированные социальные группы тех, кого нельзя было высечь, потому что они обладали сословным достоинством и самоценностью , появляются в России лишь в конце ХVIII века. Жалованная грамота дворянству от 21 апреля 1785 года постановляла, что «телесное наказание да не коснется благороднаго». В том же году это изъятие было распространено на купцов первых двух гильдий и именитых граждан, а в 1796 году - на священнослужителей.

На детей независимо от их происхождения льготы не распространя­лись. Бесправные и сами неоднократно поротые воспитатели с особым удовольствием вымещали свою ярость на беззащитных детях. Библейские правила: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»; «Не оставляй юноши без наказания; если накажешь его розгою, он не умрет»; «Розга и обличение дают мудрость; но отрок, оставленный в небрежении, делает стыд своей матери» (Притчи Соломоновы 13:24, 23:13, 29:15) - были очень популярны в древнерусской педагогике. «Изборник» 1076 года учит, что ребенка нужно с самого раннего возраста «укрощать», ломать его волю, а «Повесть об Акире Премудром» (ХII век) призывает: «…от биения сына своего не воздержайся» (цит. по: Долгов 2006). Педагогика «сокрушения ребер» подробно изложена в «Домострое» (1990: 134-136), учебнике семейной жизни, сочиненном духовником Ивана Грозного протопопом Сильвестром: «Наказывай сына своего в юности его, и успокоит тебя в старости твоей. И не жалей, младенца бия: если жезлом накажешь его, не умрет, но здоровее будет, ибо ты, казня его тело, душу его избавляешь от смерти. Если дочь у тебя, и на нее направь свою строгость, тем сохранишь ее от телесных бед: не посрамишь лица своего, если в послушании дочери ходят <…> Понапрасну не смейся, играя с ним (дитем. - И. К. ): в малом послабишь - в большом пострадаешь скорбя. Так не дай ему воли в юности, но пройдись по ребрам его, пока он растет, и тогда, возмужав, не провинится перед тобой и не станет тебе досадой и болезнью души, и разорением дома, погибелью имущества, и укором соседей, и насмешкой врагов, и пеней».

Суровые авторитарные нормы, с упором на телесные наказания, разделяет и народная педагогика. «За дело побить - уму-разуму учить»; «Это не бьют, а ума дают»; «Какой ты есть батька, коли твой детенок и вовсе тебя не боится»; «люби детенка так, чтобы он этого не знал, а то с малых лет приучишь за бороду себя таскать и сам не рад будешь, когда подрастет он»; «Жалеть сына - учить дураком»; «Ненаказанный сын - бесчестье отцу»; «Поменьше корми, побольше пори - хороший парень вырастет» (Холодная 2004: 170-177; Морозов, Толстой 1995: 177-180).

Даже в петровскую эпоху, когда педагогика «сокрушения ребер» стала подвергаться критике, строгость и суровость остаются непререкаемой нормой. Лишь в XVIII веке в русской педагогике появляются новые веяния, причем изменение отношения к отцовской власти было тесно связано с критическим отношением к власти государственной. Однако подобные взгляды были не правилом, а исключением. Как убедительно показывает Б. Н. Миронов (2000), русская семья и в ХIХ веке оставалась патриархальной и авторитарной. Рукоприкладство и грубое насилие просто маскируются под телесные наказания. Эта тема широко представлена в сатирической поэзии ХIХ века, например у В. С. Курочкина: «Розги - ветви с древа знания! // Наказанья идеал!..» (Поэты… 1955: 181).

Особенно нещадно пороли семинаристов, что выражалось даже в их своеобразной поэзии (Позднеев 2001). Художественно яркое и исторически достоверное описание семинарских нравов дал в «Очерках бурсы» Н. Г. Помяловский (1835-1863), который во время обучения в церковной школе сам был наказан 400 раз и даже задавал себе вопрос: «Пересечен я или еще недосечен?»

В государственных гимназиях и кадетских корпусах все выглядело более благопристойно, но телесные наказания, подчас крайне жестокие, практиковались и там. В заметках «О народном воспитании» А. С. Пушкин (1962: 358) писал, что «кадетские корпуса, рассадник офицеров русской армии, требуют физического преобразования, большого присмотра за нравами, кои находятся в самом гнусном запущении», и особо подчеркивал, что «уничтожение телесных наказаний необходимо. Надлежит заранее внушить воспитанникам правила чести и человеколюбия. Не должно забывать, что они будут иметь право розги и палки над солдатом. Слишком жестокое воспитание делает из них палачей, а не начальников».

В первых дворянских гимназиях розги вообще не применялись, но при Николае I их восстановили. По упоминавшимся выше данным Пирогова, который был убежденным противником розог, в киевском учебном округе в 1857-1859 годах розгам подверглись от 13 % до 27 % всех учащихся. Многое зависело от личного вкуса директоров гимназий: в 11 гимназиях в течение года был высечен каждый седьмой, а в житомирской гимназии - почти каждый второй гимназист! По-разному выглядят и кадетские корпуса (Кон 2009).

Большая часть конкретных данных описывает физические наказания мальчиков. Судя по воспоминаниям о жизни в женских пансионах и институтах благородных девиц, таких массовых и жестоких порок, как в мужских учебных заведениях, там не было. Девочек наказывали не столько физически, сколько морально, унижая их достоинство (Институтки… 2001). Что же касается семейных практик, то они целиком зависели от сословных норм и индивидуальных особенностей родителей. Там, где регулярным избиениям подвергалась женщина-мать, дочери и подавно не имели в этом отношении иммунитета.

В середине ХIХ века против телесных наказаний детей и взрослых началась активная кампания, палочную дисциплину прямо связывали с крепостным правом. Особенно важной в этом плане была деятельность Пирогова. В знаменитой статье «Нужно ли сечь детей?» (1858 год) Пирогов доказывал, что применение розог антипедагогично, что телесные наказания уничтожают в ребенке стыд, развращают детей и должны быть отменены. Для официального русского общества этот взгляд был слишком смелым, и это побуждало Пирогова к сдержанности. В циркуляре по Киевскому учебному округу (1859 год) Пирогов, принципиально отвергая розгу, тем не менее считает невозможным полностью обойтись без нее и лишь советует применять ее в гимназиях нечасто и в каждом отдельном случае по постановлению педагогиче­ского совета. Н. А. Добролюбов язвительно высмеял этот циркуляр.

После манифеста 19 февраля 1861 года, который саму отмену крепостной зависимости объяснял «уважением к достоинству человека и христианской любовью к ближним», телесным наказаниям взрослых вроде бы не осталось места, указом 17 апреля 1863 года (день рождения Александра II) они были отменены. Главными инициаторами нового закона были князь Н. А. Орлов, великий князь Константин Николаевич, сенатор Д. А. Ровинский, обер-прокурор московских департаментов сената Н. А. Буцковский, военный министр Д. А. Милютин. Ссылаясь, в частности, на христианские ценности, они утверждали, что телесные наказания действуют разрушительно на народную нравственность; поражают в наказываемом всякое чувство чести; мешают развитию личности; не соответствуют ни достоинству человека, ни духу времени, ни успехам законодательства; ожесточают нравы и устраняют возможность исправления. Однако самый авторитетный в то время иерарх православной церкви - митрополит Московский Филарет (Дроздов) (1782-1867) эту точку зрения не поддержал. В записке «О телесных наказаниях с христианской точки зрения» от 13 сентября 1861 года Филарет доказывал, что наказания вообще, не исключая и телесных, нравственности в людях не разрушают. «Преступник убил в себе чувство чести тогда, когда решился на преступление. Поздно в нем щадить сие чувство во время наказания. Тюремное заключение виновного менее ли поражает в нем чувство чести, нежели телесное наказание? Можно ли признать правильным такое суждение, что виновный из-под розог идет с бесчестьем, а из тюрьмы - с честью? Если какое сознание подавляет виновного, производит в нем упадок духа и тем препятствует ему возвыситься к исправлению, то это сознание сделанного преступления, а не понесенного наказания» (Филарет 1887: 131-132).

У известного русского историка, автора «Истории телесных наказаний в России» Н. Евреинова страстное выступление митрополита Филарета в защиту телесных наказаний вызвало «недоумение» и негодование, однако патриарх Алексий I с этой позицией полностью солидаризировался (Святейший… 2005).

К счастью, Александр II к Филарету не прислушался. Новый закон отменил шпицрутены, плети, кошки, наложение клейм, но в качестве уступки временно сохранил розги, равно как и сословные различия. От телесного наказания были полностью освобождены женщины; духовные лица и их дети; учителя народных школ; окончившие курс в уездных, земледельческих и тем более в средних и высших учебных заведениях; крестьяне, занимающие общественные должности по выборам. Розга была сохранена для крестьян по приговорам волостных судов; для каторжников и сосланных на поселение; в виде временной меры, до устройства военных тюрем и военно-исправительных рот, для солдат и матросов, наказанных по суду.

Частичная отмена телесных наказаний взрослых благоприятно сказалась и на школьниках. Либеральный школьный устав 1864 года расширил права педагогических советов и отменил телесные наказания. Важным достижением стало появление частных школ и гимназий, которые были свободнее и мобильнее государственных. Тем не менее во многих приходских и сельских школах телесные наказания не исчезли даже в начале ХХ века, причем скандалы и судебные дела возникали лишь в случаях экстраординарной жестокости.

Еще больше индивидуальных вариаций было в семейном быту. В некоторых семьях детей не пороли, зато в других били регулярно, и общественное мнение принимало это как должное. Например, из 324 опрошенных Д. Н. Жбанковым в 1908 году московских студенток 75 сказали, что дома их секли розгами, а к 85 применяли другие физические наказания: долговременное стояние голыми коленками в углу на горохе, удары по лицу, стеганье пониже спины мокрой веревкой или вожжами. Причем ни одна из опрошенных не осудила родителей за излишнюю строгость, а пятеро даже сказали, «что их надо было драть сильнее» (Жбанков 1908).

Советская Россия

Официальная советская педагогика с самого начала считала телесные наказания детей независимо от их пола и возраста неприемлемыми и недопустимыми. Во всех типах учебных заведений они были категорически запрещены. Даже в военные годы, когда проблемы школьной дисциплины, особенно в мужских школах, стали чрезвычайно острыми, в Инструкции о применении поощрений и наказаний в школах, разработанной Управлением начальных и средних школ на основе приказа Народного Комиссариата Просвещения РСФСР № 205 от 21 марта 1944 года «Об укреплении дисциплины в школе», запрет формулировался однозначно.

Однако на практике эти нормы применялись далеко не всюду и не всегда. Хотя полномасштабной «ритуальной» порки в советской школе не было и быть не могло, подзатыльники, щипки и шлепки раздавались учителями и воспитателями довольно часто (особенно грешили по этой части военруки и физруки). Многое зависело от особенностей учебного заведения, социального происхождения учащегося и от того, готовы ли были родители его защищать.

Что касается семьи, то здесь почти все оставалось в руках родителей. Советская власть жестко преследовала любые идеологические девиации, например если ребенок высказывал крамольные политические взгляды или если религиозные родители не разрешали ему/ей вступать в пионеры или комсомол. Домашнее насилие замечали гораздо реже, только если оно было слишком явным, оставляло заметные следы на теле ребенка или если он сам или соседи куда-то жаловались. В таких случаях вмешивались органы опеки или милиция, но мотивировалось это вмешательство не телесными воздействиями как таковыми, а исключительно их чрезмерной жестокостью.

В нормативной житейской педагогике запрет телесных наказаний также порой подвергался сомнению. Чаще всего при этом ссылались на авторитет А. С. Макаренко - известный эпизод из «Педагогической поэмы», когда Антон Семенович ударил своего воспитанника Задорова, и это только повысило его авторитет среди колонистов. Следует подчеркнуть, что сам Макаренко всегда очень эмоционально и искренне открещивался от подобной интерпретации своего педагогического опыта.

Однако повседневная жизнь не считалась с теориями. Профессиональных опросов на эту тему в советское время не было, но когда в конце 1980-х годов журналист Н. Н. Филиппов (1988а; 1988б) с помощью педагогической общественности провел анонимное анкетирование семи с половиной тысяч детей от 9 до 15 лет в 15 городах страны, оказалось, что 60 % родителей использовали в воспитании своих детей телесные наказания; 86 % среди этих наказаний занимала порка, 9 % - стояние в углу (на коленях - на горохе, соли, кирпичах), 5 % - удары по лицу и по голове. Иногда наказание за проступки трудно отличить от простого избиения и сексуального насилия (унизительно оголяют, бьют по половым органам и т. п.).

Характерно, что многие дети, как поротые, так и непоротые, считали этот стиль воспитания нормальным и собирались в будущем, когда вырастут, бить собственных детей.

Мемуарная и художественная литература также рисует очень пеструю картину. В некоторых семьях детей никогда не били, зато в других порка была повседневной, причем многие взрослые вспоминают ее без раздражения, как что-то само собой разумеющееся.

Воспоминания мальчиков

Знаменитый дрессировщик В. М. Запашный (1928-2007), родившийся в цирковой среде и с раннего детства выступавший на арене (начинал как акробат): «Гулять было некогда. Если удавалось вырваться и поиграть в казаки-разбойники, это казалось счастьем. Но и тут надо было знать меру: придешь домой вспотевший - не миновать порки… Потому что, во-первых, перед работой нельзя уставать, а во-вторых, артисту нельзя простужаться» (Запашный 2007).

Писатель Ю. Петров (родился в 1939 году): «Самое главное воспоминание - это постоянный голод и чувство страха, что влетит от строгой мамы. Голод не потому, что дома еды нет, а потому, что после школы, иногда даже не заходя домой, я заруливал с друзьями в какие-нибудь пампасы... Вечером за это меня, разумеется, ждала порка... Мама увлекалась, до собственных слез вымещая на мне всю свою тревогу за меня, беспутного... Бедная мама. А сколько я раз убегал из дома! И это все на ее нервах. Я почему-то этого не понимал. Может, оттого, что она была очень сдержанна в проявлениях любви?» (Петров 2002).

Интересное описание порки как нормы повседневной жизни и обязательного ритуала мальчишества в рабочем районе позднесоветского Ленинграда дает анонимный автор «ременного» сайта (сохраняю орфографию оригинала):

«Так же делом чести “настоящего мальчишки”, да и “своей в доску девчонки” считалось быть неистощимым в выдумках и реализации всяческих проделок, т. е. “искать себе на жопу приключений” в переносном и прямом смысле этого слова. В прямом, потому что, по моим оценкам, на Петроградской порка регулярно применялась в 75 % семей, а в районе за Черной речкой этот процент, как мне кажется, переваливал за 90. Во всяком случае, в том классе, где я проучился с 4-го по 8-й, не пороли только одного мальчика (и это среди 40 детей). Даже учителя в том районе вслух говорили о порке, как об обычном наказании для ребенка.

Нас она не угнетала, она было привычной <...> было что-то родовое, надежное. Если ты мальчишка, то ясное дело, что раз в неделю ты будешь выпорот: дневник-то на подпись родителям надо раз в неделю давать, а что у настоящего мальчишки в дневнике? - ясно, что есть двойки и замечания, ну и ясно, что за это бывает... Над выпоротыми не смеялись. Смеялись над теми, кого наказывали иначе… Смеялись как над “гогочками” и трусами над теми, кто боялся порки и говорил “я в этой проказе участвовать не буду, меня за это выпорют”, над теми, кто просил перед поркой прощения и снисхождения, даже над теми, кто пытался оправдываться перед поркой, над теми, кто вырывался, кричал и плакал во время порки - все это считалось признаком изнеженности и трусости. А кто, натворив что-то, на следующий день на вопрос: “Что тебе за это было?” отвечал: “Пустяки... Влепили 25 пряжек (а зачастую называлась цифра и большая). Ерунда... Я и не шелохнулся” - над тем не смеялись, тот считался героем.

…Подать ремень, спустить штаны и самому покорно лечь под порку (как я всегда делал, да и многие тоже) не унизительно. Чего уж унизительного, если все равно будешь выпорот... А так по крайней мере делом можешь выразить признание вины и раскаяние, если их чувствуешь, или, по крайней мере, показать, что у тебя достаточно силы воли преодолеть свой страх перед поркой…

Родители одного моего одноклассника были в разводе, и он жил с мамой, которая считала, что раз парень растет без отца, так мать должна быть с ним особенно строга. От такой строгости этот мальчишка был “чемпионом” класса по получаемым дома поркам. С работы его мама приезжала всегда в одно время: без десяти четыре. Мама его дневник проверяла каждый день (впрочем, у меня тоже так было, и это, вполне логично, считалось большей строгостью: несколько порок в неделю вместо одной). Так вот, если у этого парня были в дневнике двойки или замечания, то он за 5 минут до прихода мамы ставил к изголовью своей кровати стул, на сиденье стула клал развернутый на странице с двойкой или замечанием дневник, вынимал из своих штанов ремень и вешал его на спинку стула, спускал штаны и ложился на кровать голой попой кверху ждать маму. Я, если был в это время в гостях у него, выходил из деликатности в коридор. Маме, когда она приходила, оставалось только рассмотреть дневник, вынести приговор (а этого парня, как и меня, как и многих других, всегда пороли по счету ударов) и привести его в исполнение. Парень, по крайней мере, избегал еще “ведра” нотаций, которое мама на него могла “вылить”. А вид ремня и готовой к порке попы не провоцировал на нотации, ибо осознание вины и раскаяние было очевидно.

Такая рядоположенность дает еще ощущение “законности”. Ты не игрушка в руках родительского произвола, а объект “правовых отношений”. Есть семейный закон (пусть ты в его разработке и не участвовал). Ты знаешь, что за то-то - от стольких ударов до стольких, а за другое - другое число. Перед поркой родитель как бы “судит” тебя, вы как бы даже равны перед законом. В каком-то смысле он даже не может тебя не пороть... А просить о прощении или снисхождении это как бы разрушать рамки закона и признавать, что ты во власти произвола. На мой взгляд, это очень унизительно».

«Некоторые отцы выполняют свои карательные обязанности истово и с энтузиазмом. Для других это просто ролевое поведение, ритуал, от которого нельзя уклониться».

«Меня используют в качестве, так сказать, орудия возмездия и некоторого фактора карающего меча правосудия. Карающего меча, когда нужно накричать, когда он уже, так сказать, всех довел, когда нужно выключить игру, когда нужно нахлопать по заднице и т. д. и т. п.».

«…Я никогда не пытался карать их, шуметь мог, кричать, вроде как делать грозный вид. Если они там делали что-то не так, сначала я должен был вот… хотя бы вид сделать, что я грозный, я ругаюсь. Это функция отца. Все их шалости не должны проходить бесследно. Тем не менее, я всегда примерял это все на себя, что он делает, и всегда пытался войти в их шкуру. Я всегда понимал, что они не делают ничего из ряда вон выходящего, я такой же. Поэтому я делал вид, что я наказываю, а так я их всегда понимал» (Рыбалко 2006: 236-241).

Воспоминания девочек

Если в центре мальчишеских воспоминаний стоят соображения «справедливости» и собственной «крутизны», то воспоминания девочек, хронологически более поздние и размещенные на другом сайте, выглядят более эмоциональными и часто негативными.

Светлана

«Мне 15 лет. Раньше меня вроде и не шлепали даже, ну разве так, чуток совсем, когда маленькая была. В угол иногда ставили. Первый раз меня выпорола мама в 9 лет. Теперь знаю, что это очень поздно. Почти всех, с кем тут говорила, пороли намного раньше. Я узнала, что некоторых пороли уже с 5 лет.

Мама порола в первый раз за то, что прогуляли половину уроков с подружкой. И еще я соврать успела, что все, порядок в школе. Так бы, может, и не били, если б честно призналась. В тот раз я вообще боялась, что мне предстоит весь остаток дня в углу простоять. Это перед тем как я поняла, что она меня накажет ремнем.

Мама завела в комнату, велела спустить штаны и лечь на кровать. Отец был в другой комнате, но с самого начала знал, зачем мама меня повела в комнату. Наверно, лучше меня знал, что меня ждет. Перед тем, как начать порку, мама сказала типа того, “ну вот, пора тебе узнать, что такое ремень”…

После того, как мама закончила порку, я еще долго ревела. Но как-то болеть сильно вроде быстро перестало. Сидеть могла, но чувствовала, что больно.

Потом до 14 лет было еще 4 порки, и они запомнились так же, как первая. Было очень сильно больно!!! Но все эти наказания были справедливы, я их заслужила и на маму не обижаюсь».

Дарья

«Я была очень маленькая, но помню все прекрасно! Мне было всего 4 года. Я взяла деньги без разрешения и купила в магазине огромный кулек конфет, чтобы весь двор угостить сладеньким. До сих пор удивляюсь, как продавцы мне продали? Хотя, наверное, ничего странного, я была хорошей девочкой и очень рано стала самостоятельной. Ведь за хлебом меня сами родители отправляли, магазин был практически во дворе дома. Мама увидела меня, когда я вышла из магазина.

Она привела меня домой. Конечно, объяснила, что я сотворила, - фактически украла деньги у мамы с папой. Это был очень серьезный проступок в ее глазах (да, собственно говоря, так оно и есть).

На мне было платьице. Я даже помню, какое именно, потому что этот эпизод очень сильно врезался мне в память. Платьице было синенькое в мелкий беленький горошек. А трусики - беленькие. И беленький воротничок, и беленький фартучек. Мама мне шила красивые фартучки, я любила помогать по дому.

Я стояла в углу и упиралась, не хотела снимать трусики. Хотя я всегда была очень покладистым и послушным ребенком! Она сказала, что если не спустишь трусики, то получишь еще сильнее. Мне было очень страшно. Я ее не понимала. Я просила прощения и обещала, что больше никогда не возьму денег. Но она была непреклонна».

Анастасия

«Мне сейчас 17 лет. Когда я была маленькая, то, как и все дети, делала то, что категорически запрещали делать. А также была дико капризной. Когда мама не справлялась словами, переходила к ремню. Мама всегда шлепала меня ремнем только за очень серьезные проступки. Теперь точно знаю - так мне и надо!

Не всегда ремнем, бывало, и прыгалками, тем, что первое под руку попадется. Прыгалки резиновые, бьют ощутимо. Всегда меня пороли стоя, не знаю, почему, наверно, были какие-то причины. Может, лучше чувствуется. И когда прыгалками стегали, то тоже снимали штаны».

Наталья

«Расскажу, как наказывали поркой в семье моих знакомых. Раньше я бывала нянькой в этой семье и с родителями дружна. Их семья верующая. Делалось это на ночь после того, как дети уже умылись. Малышу было 7 лет, девочке 3 года, я не знаю, наказывают ее или нет. Ребенок знал, что он провинился днем и его ждет порка. Знает этот малыш и то, что его очень любят, и именно потому его накажут. Перед тем, как лечь спать, с него просто сняли штанишки и отшлепали ремешком.

При этом отец сказал, что он не хотел сына наказывать, но сын виноват и должен быть наказан, т. е. наказание должно быть не сгоряча, а обдуманно…

Мама поддерживала в этом папу и говорила сыну: “Я тебя очень люблю, и не хотела бы, чтобы тебя папа шлепал ремешком, но ты провинился и тебя нужно наказать”. На самом деле очень важно, когда родители в своих требованиях к ребенку выдерживают одинаковую позицию.

Я сама тоже приемлю их вариант наказаний. Считаю, что наказание должно быть не сразу, а обдуманным и вечером. Однако меня саму в детстве пороли сразу».

Мария

«Я старший ребенок в семье, и наказывать ремнем начали лет с 7-8. Лупили начиная с оговорок (мое воспитание было очень строгим) и заканчивая опозданием с прогулки на 5 минут, цветом моей помады.

Еще тогда я поняла, что я не особо желанный ребенок и моя беда в том, что я одинаково похожа на родителей. Внешне на обоих, характером больше на отца. Поэтому желание его было - сломить. Его мать очень властная женщина, сама воспитанная в строгости, довлела на него, но и помогала ему всю жизнь. Так как мои родители военнослужащие и часто были в разъездах, то большую часть времени до 6 лет я была с бабушкой. Только относилась она ко мне лучше, чем к своему сыну. Может, это зависть отца, может, злоба на мать, но отношение его ко мне было ненавистным. Иногда это были взрывы эмоций со стороны отца, и использовалось все, что попадалось под руку. Иногда конкретное наказание за что-либо.

Могу сказать по себе, что потом боязнь ремня и боли проходит. Начинается “вызов” родителям, что я вот такая и даже ремнем мою дурь не выбить! Тогда отец решил, что если оставить явные следы порки и побоев на видимых частях тела, то такие действия меня точно напугают. Следы от ремня и потом от прыгалки остались на лице, кистях рук. Следы на моем теле его никогда не смущали. За следы и другие свои действия стыдно ему никогда не было. Это был скорее способ унизить и показать мне, кто прав».

Несмотря на гендерные особенности восприятия, эти девочки и мальчики оказались посетителями «ременного» сайта, который посторонние едва ли посещают. Это значит, что пережитая в детстве порка имела долгосрочные психосексуальные последствия и способствовала развитию определенной зависимости.

В 1980-х годах заговор молчания вокруг телесных наказаний «прорвали» знаменитый детский хирург С. Я. Долецкий и писатель и педагог С. Л. Соловейчик, к которым вскоре присоединился замечательный детский писатель и правозащитник А. И. Приставкин.

Современная Россия

В постсоветской России картина остается противоречивой. С одной стороны, налицо заметное усиление критического отношения к телесным наказаниям, причем не только как к проявлению насилия и жестокости, но и принципиально. С другой стороны, обнищание и общая криминализация страны способствуют росту насилия и по отношению к детям. Отличить реальный рост такого рода поступков от иллюзий массового сознания, склонного ностальгически идеализировать прошлое («раньше все было хорошо, а теперь детей насилуют и избивают»), зачастую трудно. Тем более что власть и оппозиция играют на одной и той же площадке и пользуются теми же самыми аргументами, только «виновники» у них разные. Коммунисты и демократы-западники говорят об ужасающем росте насилия над детьми, чтобы показать, до чего довел страну «путинский режим». Церковники и ультранационалисты используют те же цифры для компрометации «гнилого либерализма», «растленного Запада» и «лихих 90-х». А чиновники и депутаты, вместо того чтобы ответить, почему за годы их правления обращение с детьми ухудшилось, с помощью тех же данных доказывают, как сложны стоящие перед ними задачи и как истово они заботятся о детях своих избирателей. «Защита детей» - лучший способ отвлечь внимание населения от провалов государственной политики.

Если даже официальная криминальная статистика о сексуальных преступлениях против детей, которая может и должна строиться по четким статьям Уголовного кодекса, ненадежна и недостоверна (Кон 2010: 463-468), чего ждать от думских и правительственных комиссий, отчеты которых вообще не поддаются проверке в силу их непрофессиональности? Кем и как получены исходные данные, как правило, неизвестно. Я не берусь оспаривать приведенные в начале этой статьи цифры, но не исключаю и того, что часть их них - пропагандистские страшилки. Критиковать их не только трудно, но и опасно. Если ты скажешь, что цифры преувеличены, тебя сразу же обвинят в ненависти к детям и потворстве насилию над ними. А если сказать, что они преуменьшены, причем насилие над детьми ежегодно растет независимо от социально-экономического состояния страны и изменений законодательства, получается на только безнадежный пессимизм, но и «русофобия»: чего можно ждать от народа, состоящего наполовину из садистов?

Проводимые независимыми общественными и научными организациями массовые опросы кажутся более объективными, но в них тоже немало неясностей и противоречий.

Степень распространенности телесных наказаний

Из взрослых респондентов ФОМ (опрос 2004 года) не испытали физических наказаний 27 %, испытали - 40 %. «Били тем, что было под рукой», «веревкой, палкой», «крапивой или прутиком», «офицерским ремнем». Однако когортные показатели определенно говорят о смягчении нравов: среди 18-24-летних непоротых оказалось 33 %, а среди 55-64-летних - лишь 18 % (Преснякова 2004). Это соответствует общей тенденции уменьшения физического насилия, отмечаемой исследователями (Назаретян 2009).

В позднейшем опросе ФОМ (2008 год) о пережитых телесных наказаниях упомянул каждый второй взрослый респондент, причем 16 % из них наказывали часто и 33 % - редко. Мальчиков наказывают значительно чаще, чем девочек: совсем не наказывали 40 % мужчин и 55 % женщин, часто - 20 и 12 %, редко - 37 и 29 % соответственно. Мнение, что сегодня в России нет родителей, которые бы физически наказывали своих детей, поддержали лишь 2 % участников опроса. Но 52 % мужчин и 32 % женщин считают, что их пороли заслуженно. Сравнивая сегодняшнюю ситуацию с периодом своего школьного детства, 26 % опрошенных предположили, что сейчас детей физически наказывают реже, 17 % - что чаще, 17 % - что в этом вопросе мало что изменилось; остальные затруднились ответить (Педагогический… б. г.).

Интерпретируют эти предполагаемые сдвиги также по-разному. Одни (5 %) считают, что «раньше строже относились к детям», а сейчас их «больше жалеют, балуют». Другие говорят, что «изменились подходы к воспитанию»; «сейчас как-то не принято бить детей»; «нецивилизованные методы - так все считают»; «больше уговаривают». Некоторые видят в этом признак возросшего уровня педагогической и общей культуры родителей: «более грамотные родители»; «более педагогически грамотные»; «люди стали цивилизованнее»; «повышается культурный уровень» (3 %). Другие 3 %, наоборот, считают это свидетельством невнимания, наплевательского отношения к детям: «безразличия больше со стороны родителей: чем бы дитя ни тешилось…»; «взрослым не до детей, работают»; «вообще не заботятся о детях»; «их не воспитывают, они брошены по улицам, бегают по помойкам»; «наплевать на детей». Отдельные респонденты полагают, что причиной перемен в методах воспитания являются не столько родители, сколько сами дети: «дети сами не позволяют так с ними поступать»; «дети стали знать свои права»; «дети стали умнее, лишний раз их не тронешь»; «дети ранимы, очень грамотные сейчас, могут и отпор сделать» (2 %).

По данным исследования по заказу Фонда поддержки детей в апреле - мае 2009 года (репрезентативная общероссийская выборка, 1225 респондентов в возрасте от 16 до 44 лет) , 51,8 % опрошенных родителей признались, что прибегали к физическому наказанию «в воспитательных целях», причем 1,8 % делали это часто, 17,8 % - иногда, а 31,4 % - редко; женщины прибегают к физическому наказанию детей чаще, чем мужчины (доля женщин - 56,8 %, доля мужчин - 44,5 %). Авторы связывают это с тем, что матери чаще берут на себя ответственность за воспитание детей. На распространенность телесных наказаний, насилия в семье больше всего влияют два фактора: уровень дохода и уровень образования. Среди обеспеченных респондентов уровень распространения физических наказаний намного ниже, чем среди бедных (соответственно 40,1 % и 62,6 %). Более образованные респонденты реже применяют физическое наказание, чем необразованные.

Интересное региональное исследование из нескольких блоков проведено саратовским Центром социальной политики и гендерных исследований (Ярская-Смирнова и др. 2008) . В 2006 году в трех городах России (Ижевск, Самара, Саратов) были проведены уличный экспресс-опрос горожан, анкетирование школьников и родителей, а также интервью со специалистами. В экспресс-опросе приняли участие 1783 человека, в том числе 842 родителя несовершеннолетних детей. Позже в Саратове, Самаре, Ижевске, Казани опросили 700 школьников от 8 до 14 лет и 510 родителей. Дизайн выборки подразумевал опрос в каждом городе группы родителей по месту учебы их детей, как правило, на родительских собраниях в школе. Дети опрашивались после занятий - всем классом, причем в каждом городе были обследованы два типа школ - школа в «благополучном» районе и «неблагополучном», по 85 человек в каждом из типов школ. Саратовские социологи пытались разграничить физические наказания (как одну из форм домашней дисциплины) и насилие над детьми. Как правило, люди эти явления различают, понимая под физическим насилием нанесение телесных повреждений, которые причиняют ущерб здоровью ребенка, нарушают его психическое и социальное развитие. Хотя почти 35 % опрошенных взрослых и 61,4 % родителей считают физическое наказание детей просто «формой воспитания», большинство определенно предпочитают более мягкие формы дисциплинирования. Физические наказания (наказание ремнем, подзатыльники, оплеухи) упоминают примерно 18 % респондентов.

Несколькими опросами, проведенными с 1998 года под руководством Н. Д. Шеляпина (не имея доступа к первичным данным, я не могу судить о качестве выборки и методах подсчета), выявлена повышенная склонность к телесным наказаниям в семьях военных и сотрудников милиции (Беловранин, Заостровский 2009). Среди опрошенных петербургских студентов, подвергавшихся дома побоям, 26 % росли в семьях силовиков, именно в них физические наказания носили регулярный характер, а то и превращались в изощренные ритуалы; нередко им подвергались не дошколята, а юноши (а чаще - девушки) до 16-19 лет. Для многих из них порка остается атрибутом повседневной жизни даже в 22 года! Выясняя, кого, как и чем родители били, а если не били, то почему, социологи обнаружили, что практикующие порку штатские папы - чаще всего люди необразованные и пьющие, а в семьях силовиков физическую жестокость при воспитании применяют даже доктора наук. Был составлен и рейтинг орудий наказания. Первое место в этом «хит-параде» занял форменный ремень, силу которого ощутили на себе 75 % исправляемого контингента. На втором месте стоит, казалось бы, вполне мирная скакалка, которая «скакала» по телам 13 % опрошенных, чаще женского пола. На третьем - проверенный веками дедовский прут, набравший около 5 %. Встречаются и более экзотические орудия, например рулон фольги, выбивалка, тапочки, кипятильник, труба от пылесоса, молоток и даже… живая курица! Самое же грустное: 82 % петербургских студентов сказали, что применявшиеся к ним методы телесного воздействия были необходимы, а 61 % - что полностью одобряют битье как способ воспитания. Между прочим, часть этих студентов - будущие педагоги.

Наиболее методологически совершенное и единственное теоретически ориентированное отечественное исследование с применением международно признанного инструмента измерения дисциплинарного воздействия (ИИДВ) (dimensions of discipline inventory , DDI ) М. Страуса выполнено под руководством А. В. Лысовой во Владивостоке (Лысова, Истомина 2009).

В 2007 году были опрошены 575 взрослых жителей г. Владивостока (51 % женщин), у которых хотя бы один ребенок младше 18 лет проживал вместе с ними большую часть недели. Под телесным наказанием авторы понимают применение родителем или замещающим его лицом физической силы с намерением причинить ребенку боль (исключая физические повреждения) с целью коррекции и контроля его поведения. В отличие от физического насилия телесное наказание - чаще всего легитимный акт, который не признается преступлением, редко приводит к телесным повреждениям и психологическим травмам ребенка и считается в обществе приемлемой формой поведения родителей в отношении собственных детей. Выяснилось, что около половины - 46 % - опрошенных родителей применяли телесное наказание к своим детям. Этот показатель близок к данным США, где около 40 % родителей хотя бы раз физически наказывали своего ребенка. Что касается гендерных различий, то, как и в США, матери чаще отцов телесно наказывают детей (50 % опрошенных матерей против 36 % отцов), самая распространенная форма наказания - пощечины и подзатыльники как среди женщин, так и среди мужчин, но мужчины в большей степени, чем женщины, используют для наказания какой-либо предмет, например ремень или палку.

При всех достоинствах исследования Лысовой выборка его невелика и к тому же не является случайной: почти 52 % респондентов имели высшее образование, а такие люди менее склонны применять и одобрять телесные наказания. Для широких обобщений и кросс-культурных сопоставлений этого недостаточно.

А что говорят сами дети? Из опрошенных в 2001 году московских старшеклассников (7-11 классы) только 3,1 % мальчиков и 2,8 % девочек признали, что родители применяют к ним в качестве наказания физическую силу (Собкин 2003). В саратовских исследованиях Е. Р. Ярской-Смирновой на вопрос «Приходилось ли тебе убегать из дома?» утвердительно ответили 5 % опрошенных детей; на вопрос «Почему?» 14 % заявили, что их дома бьют. На вопрос «Как часто родители бьют тебя?» 2 % детей сказали «часто», 21 % - «редко», 76 % - «никогда». За что бьют? За оценки - 42 % , за плохое поведение - 79 %, просто так - 6 %. 40 % детей признают, что наказание они «заслужили» (Ярская-Смирнова и др. 2008).

Если учесть разницу в возрасте и социальных условиях, детские ответы так же неоднозначны и трудно сопоставимы, как родительские.

Отношение к телесным наказаниям

На вопрос всесоюзной анкеты ВЦИОМ (апрель 1992 года) «Допустимо ли наказывать детей физически?» утвердительно ответили только 16 % россиян, против высказались 58 %. Россияне оказались в этом отношении гуманнее других народов бывшего СССР: телесные наказания детей в то время считали нормальными и допустимыми 24 % эстонцев, 29 % литовцев и 39 % узбеков. Возможно, в России сильнее сказывались тогдашние советские стереотипы. Когда люди начали высказывать собственное мнение, их установки стали более жесткими. При опросе ФОМ в 2004 году телесные наказания детей сочли допустимыми свыше половины - 54 % россиян, против высказались лишь 47 %. Наиболее либеральны москвичи (48 %), молодежь от 18 до 24 лет (50 %) и те, кого в детстве физически не наказывали (52 %). Однако о реальной динамике судить трудно - слишком различны выборки и анкеты. При опросе ФОМ в 2008 году с мнением, что телесные наказания детей школьного возраста «иногда необходимы», согласились 67 %. На вопрос Левада-центра (Зоркая, Леонова 2004) «Имеют ли право родители подростка 13-14 лет наказывать его физически?» утвердительно ответили 37 % (в 2000 году было 27 %), отрицательно - 61 %. Но здесь ограничительным фактором является возраст наказываемых (право - правом, а выпороть подростка не так-то просто).

В опросе Исследовательского центра портала SuperJob.ru (март 2008 года) телесные наказания в общем виде сочли необходимым методом воспитания лишь 9 % россиян. Но «необходимое» и «допустимое» - вещи разные. Некоторые респонденты считают такую меру допустимой лишь в отношении мальчиков. Другие апеллируют к собственному опыту: «Нас же тоже шлепали, и ничего... Выросли нормальными»; «На себе испытала - полезно». Большинство - 61 % - считают «физическое воздействие на детей с воспитательными целями» крайне нежелательным и допустимым только в исключительных случаях. Принципиально недопустимым телесное наказание детей считают 30 % опрошенных: по их мнению, применение ремня или подзатыльников порождает лишь «негативную реакцию, страх, подавляет самостоятельность», «способствует развитию у ребенка различных комплексов». При этом мужчин, считающих телесные наказания неотъемлемой частью воспитательного процесса, вдвое больше, чем женщин (12 % против 6 %), неприемлемыми их считают 34 % женщин и 25 % мужчин. Чаще других о пользе шлепка и подзатыльника говорят люди старше 50 лет, а наибольшее число их противников - среди молодежи до 20 лет. Категорически против телесных наказаний 25 % россиян, имеющих детей, и каждый третий (33 %) среди бездетных .

Согласно исследованию Фонда поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, 36,9 % родителей считают, что физическое насилие вредно для детей, но 5,6 % полагают, что «без рукоприкладства» воспитать ребенка нельзя. С трудностями концептуального разграничения «телесных наказаний» и «жестокого обращения с детьми» столкнулись и саратовские социологи: каждый третий опрошенный знает о случаях жестокого обращения с детьми, почти половина считает телесные наказания недопустимыми, треть полагает, что применять их следует в зависимости от ситуации, но один из десяти считает, что бить детей можно.

Одна из главных причин распространенности телесных наказаний в России - общая «притерпелость» к насилию, жертвами которой являются не только взрослые, но и дети. Самоописания разных поколений зачастую неразличимы. Этому трудно поверить, но к числу убежденных сторонников телесных наказаний относился известный писатель и философ В. В. Розанов, который после окончания Московского университета (1882) одиннадцать лет проработал гимназическим учителем истории и географии и классным наставником. Он рассказывает, что к нему как к последнему прибежищу нередко являлись матери учеников (всегда вдовы) с просьбою наказать розгами (т. е. чтобы это было сделано в гимназии) своего разболтавшегося мальчугана. Поскольку это уже было запрещено «параграфами», педагог рекомендовал обратиться для порки к кому-нибудь из родственников. Никаких нравственных сомнений по этому поводу Розанов не испытывал, ссылаясь на то, что розгами воспитывали и Лютера, и Ломоносова (Розанов 1990: 141-142).

Возможно, отчасти это связано с садистскими наклонностями писателя. Один из бывших учеников так вспоминает его обращение с первоклассниками: «Когда ученик отвечал, стоя перед партой, Вас. Вас. подходил к нему вплотную, обнимал за шею и брал за мочку его ухо и пока тот отвечал, все время крутил ее, а когда ученик ошибался, то больно дергал. Если ученик отвечал с места, то он садился на его место на парте, а отвечающего ставил у себя между ногами и все время сжимал ими ученика и больно щипал, если тот ошибался. Если ученик читал выбранный им урок, сидя на своем месте, Вас. Вас. подходил к нему сзади и пером больно колол его в шею, когда он ошибался. Если ученик протестовал и хныкал, то Вас. Вас. колол его еще больней. От этих уколов у некоторых учеников на всю жизнь сохранилась чернильная татуировка. Иногда во время чтения нового урока <...> Вас. Вас. отходил к кафедре, глубоко засовывал обе руки в карман брюк, а затем начинал производить [ими] какие-то манипуляции. Кто-нибудь из учеников замечал это и фыркал, и тут-то начиналось, как мы называли, избиение младенцев» (Обольянинов 1963: 268).

Но садизм - не обязательное условие порки. А. П. Чехов, которого в детстве отец нещадно порол, чего писатель не забыл и не простил, в рассказе «О драме» описывает сцену порки по-родственному на дому. Чеховский рассказ - злая сатира на либеральных интеллигентов, которые болтают о высоких материях, а в перерыве готовы высечь беззащитного ребенка.

Сегодня, как и в прошлом, за проблемами повседневности часто скрывается идеология. Недаром вопрос вызывает столь яростные споры. По мнению либералов-западников, телесные наказания - закамуфлированная форма насилия над детьми, которое должно быть законодательно запрещено не только в школе, но и в семье. Коммунисты и православные фундаменталисты (как и по многим другим вопросам, их позиции очень близки) с этим категорически не согласны. Признавая необходимость чадолюбия и заботы о детях, они возражают против ограничения родительской власти, одним из атрибутов которой являются физические наказания. Тамбовский учитель-коммунист на страницах «Советской России» ратует даже за публичные порки детей: «…публичная порка. Да-да, на специально оборудованном месте, специальным предметом и специальным человеком. Уверяю вас, воздействие колоссальное… Физические наказания в семье должны быть официально разрешены». За что? Например, «за раннее начало половой жизни» (Верещагин 2006).

В оценке эффективности конкретных физических наказаний их защитники зачастую расходятся. Светило православной педагогики Т. Шишова, которая называет либерализацию взглядов родителей на проблему наказаний «скарлатиной», призывает разграничивать безобидный шлепок и наказание ремнем. «Это по-настоящему больно и отрезвляет даже самых буйных. Потому и применять его стоит только при тяжелых провинностях» (Шишова 2005). Напротив, бывший питерский омбудсмен И. Михайлов, у которого «мать инспектором милиции была. И все у нее было под контролем», отдает безусловное предпочтение ремню: «…я делал так - раз сказал, два сказал, на третий - двинул. Ремнем! Рукой бить нельзя. Тем родителям, которые все-таки предпочитают воздействие, рекомендую: заведите ремень не очень жесткий, чтобы не отбить ребенку внутренности» (цит. по: Беловранин, Заостровский 2009).

Популярный писатель, профессор МГИМО и ведущий прекрасной телепередачи «Умники и умницы» Ю. П. Вяземский на страницах «Комсомольской правды» и в телепрограмме «Культурная революция» (16.01.2009) также заявил, что «без порки не обойтись»: «Непременно нужно пороть за серьезные провинности. Тарас Бульба убил своего сына Андрия за предательство. И те, кто читает Гоголя, не осуждают его, а считают поступок Тараса правильным. Но! Физическое наказание ни в коем случае нельзя превращать в пытку, в унижение» (Вопрос… 2009). Поскольку в глазах широкой публики он выглядел «типичным интеллигентом», это заявление вызвало страшный скандал в блогосфере, Вяземского стали называть крепостником (приняли его псевдоним за княжескую фамилию), садистом и даже педофилом. Но отношение к телесным наказаниям может быть никак не связано ни с уровнем образованности, ни с психосексуальными особенностями личности. Просто взгляды у этого профессора клерикальные и ультраконсервативные…

Каков итог? О том, что Россия уже вступила на европейский путь либерализации семейной дисциплины, свидетельствуют не только официальные декларации о намерениях и создание должности Уполномоченного при президенте по правам ребенка, но и резко повысившееся внимание СМИ к этим вопросам, а также динамика массового общественного сознания. Однако путь этот долог и противоречив.

Родительские установки и дисциплинарные практики россиян сплошь и рядом не совпадают друг с другом, причем и те и другие весьма разнообразны. Гендерные различия в России практически те же, что и в странах Запада. Матери телесно наказывают детей чаще, чем отцы, зато отцы делают это более сурово, с применением каких-то орудий (порка ремнем против шлепанья). Мальчиков, по-видимому, порют больше, чем девочек, но это не является общим правилом, различия здесь скорее качественные, нежели количественные. Хотя и родители, и дети считают телесные наказания средством воспитания, нередко в них проявляются садистские наклонности или они служат средством эмоциональной разрядки взрослых, а некоторые поротые дети навсегда сохраняют пристрастие к спанкингу.

Доказательной макросоциальной статистики степени распространенности и психологических последствий телесных наказаний детей в России нет. К тому же проблема крайне политизирована и идеологизирована. Чтобы совершенствовать российское законодательство, помочь людям осознать издержки традиционных педагогических практик и обеспечить безопасность и благополучие детей, необходимы дальнейшие исследования темы и уточнение на базе международного опыта ее концептуального аппарата.

Литература

Беловранин, А., Заостровский, А. 2009. Уполномоченный по внутренностям. Новая газета 25-27 мая (№ 36).

Волкова, Е. Н. (ред.) 2008. Проблемы насилия над детьми и пути их преодоления . СПб.: Питер.

Вопрос дня: Пороть или не пороть детей за двойки? 2009. Комсомольская правда 11 февраля.

Гетманский, К., Коныгина, Н. 2004. C поркой по жизни. В Канаде родители могут бить детей по закону. В России - бьют без закона. Известия 2 февраля.

Григорьев, К. И., Егоренков, А. М. 2006. Клинические и методологические предложения к решению проблемы синдрома жестокого обращения с ребенком в педиатрии. Медицинская помощь 2: 3-7.

Данилевский, А. [б. г.] В. В. Розанов как литературный тип. Toronto Slavic Quarterly . URL: http://www.utoronto.ca/tsq/15/danilevsky15.shtml

Долгов , В . В . 2006. Детство в контексте древнерусской культуры ХI-ХII вв.: отношение к ребенку, способы воспитания и стадии взросления. Этнографическое обозрение 5: 72-85.

Домострой / сост. В. В. Колесова. М.: Советская Россия, 1990, с. 134-136, 141.

Евреинов, Н. Н. 1994 . История телесных наказаний в России. Дополненное статьями, запрещенными старым правительством . Репринт. Харьков: Прогресс ЛТД.

Жбанков, Д. 1908. Изучение вопроса о половой жизни учащихся. Практический врач 27-29: 470-74, 486-90, 503-507.

Жбанков, Д. Н., Яковенко, В. И. 1899. Телесные наказания в России в настоящее время. М.: Печатня С. П. Яковлева.

Зоркая, Н., Леонова, А. 2004. Семья и воспитание детей: частные изменения или системный сдвиг. Отечественные записки 3: 60-75.

Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц / сост. В. М. Бокова, Л. Г. Сахарова. М.: Новое литературное обозрение, 2001.

Кон, И. С.

[Б. г.] Новое о BDSM. URL: http://www.pseudology.org/Kon/Zametki/ Novoe BDSM.htm

2003. Ребенок и общество. М.: Академия.

2009. Мальчик - отец мужчины. М.: Время.

2010. Клубничка на березке. 3-е изд. М.: Время.

Лысова, А. В., Истомина, А. В. 2009. Об измерении родительского поведения по наказанию детей. Социология: методология, методы, математическое моделирование 8: 87-106.

Миронов, Б. Н. 2000. Социальная история России периода империи (Х VIII - начало ХХ в.): в 2 т. СПб.: Дмитрий Буланин. т. 1, с. 236-281.

Морозов, И. А., Толстой, Н. И. 1995. Битье. Славянские древности: Этнолингвистический словарь / под ред. Н. И. Толстого. т. 1. М.: Институт славяноведения РАН, с. 177-180.

Назаретян, А. П. 2009. Виртуализация социального насилия: знамение эпохи? Историческая психология и социология истории 2(2): 150-170.

Обольянинов, В. В. 1963. В. В. Розанов - преподаватель в Вельской прогимназии (письмо в редакцию). Новый журнал . Нью-Йорк. Кн. 71, с. 267-269. Цит. по: Данилевский б. г.

Педагогический арсенал: физические наказания. [Б. г.] URL: http://bd. fom.ru/report/cat/home_fam/famil/child_dress/d082025

Петров, Ю. 2002. Соловьиная песня больше соловья. ЛГ Книжный салон. URL: http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg482002/Tetrad/art11_9.htm

Позднеев, В. А. 2001. Семинаристская поэзия ХIХ - начала ХХ века. Мужской сборник. Вып. 1. М.: Лабиринт, с. 197-208.

Поэты «Искры»: в 2 т. Т. 1. Л.: Советский писатель, 1955.

Преснякова, Л. 2004. Трансформация отношений внутри семьи и изменение ценностных ориентиров воспитания. Отечественные записки 3: 39-56.

Пушкин, А. С. 1962. Собр. соч.: в 10 т. Т. 7. М.: ГИХЛ.

Розанов, В. В. 1990. Сумерки просвещения. М.: Педагогика.

Рыбалко, И . В. 2006. «Новые отцы» в современной России: представления мужчин о родительстве. Вестник Саратовского государственного технического университета 3: 236-241.

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий (Симанский). Митрополит Филарет о Церкви и государстве. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2005.

Собкин, В. С. (ред.) 2003. Проблемы толерантности в подростковой субкультуре . М.: ЦСО РАО.

Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Собрание мнений и отзывов. Т. V. М., 1887.

Филиппов, Н.

1988а. Откуда в них эти гены зла? Семья 4: 5-7.

1988б. Устыдимся, взрослые! Исповедь наказанных детей специально для родителей. Семья 3: 4-6.

Холодная, В. Г. 2004 Отцовское наказание в воспитании мальчика-подростка у восточных славян в конце ХIХ - начале ХХ в. Мужской сборник. Вып. 2. М.: Лабиринт, с. 170-177.

Шишова, Т. 2005. Наказывать с любовью. Интернет-журнал Сретенского монастыря 26 апреля. URL: http://www.pravoslavie.ru/jurnal/ 323.htm

Ярская-Смирнова, Е. Р., Романов, П. В., Антонова, Е. П. 2008. Домашнее насилие над детьми: стратегии объяснения и противодействия. Социологическое исследование 1: 57-64.

Schrader, A. M. 2002. Languages of the Lash: Corporal Punishment and Identity in Imperial Russia. Dekalb: Northern Illinois University Press.

Аббревиатура БДСМ обозначает бондаж (связывание), дисциплина, садизм и мазохизм. Подробнее см.: Кон б. г.

Выражаю благодарность Т. А. Гурко за возможность ознакомиться не только с опубликованными выводами, но и с первичными данными этого опроса.

Выражаю благодарность Е. Р. Ярской-Смирновой за возможность ознакомиться не только с опубликованными материалами, но и с другими блоками этого опроса.

«Воспитание» детей.

До недавнего времени в общественном укладе многих стран считалось, что родительская любовь состоит в строгом отношении к детям, а любое телесное наказание подразумевало пользу для самого ребенка. И вплоть до начала ХХ века порка розгами была обыденным делом, а в некоторых странах и до конца столетия это наказание имело место. И что примечательно у каждой народности своя национальная методика порки, выработанная веками: в Китае - бамбук, в Персии - плеть, в России - розги, а в Англии - палка. Шотландцы же предпочитали ремень и угревую кожу.

Один из известных общественных деятелей России говорил: « Вся жизнь народа проходила под вечным страхом истязания: пороли родители дома, порол учитель в школе, порол помещик на конюшне, пороли хозяева ремесел, пороли офицеры, становые, волостные судьи, казаки».

Розги, будучи средствами воспитания в учебных заведениях, находились замоченными в кадке, установленной в конце класса и всегда были готовы к применению. За различные детские шалости и провинность было четко предусмотрено определенное количество ударов розгами.

Английская "методика" воспитания розгами

Народная английская пословица гласит: "Пожалеешь палку - испортишь дитя". Палок на детей в Англии действительно никогда не жалели. Чтобы оправдать применение телесных наказаний в отношении детей, англичане часто ссылались на Библию, в особенности на притчи Соломона.

Относительно же знаменитых итонских розг ХIХ века, то они вселяли жуткий страх в сердца учеников. Это была метелка из пучка толстых прутьев, прикрепленных к ручке длиною в метр. Заготовку таких розг проводил директорский слуга, каждое утро приносивший в школу целую охапку. Деревьев на это изводилось огромное множество, но как считалось игра - стоила свеч.

За простые провинности, ученику регламентировалось 6 ударов, за серьезные проступки их число увеличивалось. Секли иногда до крови, а следы от ударов не сходили неделями.

Провинившихся же девочек в английских школах ХIХ века секли гораздо реже, чем мальчиков. В основном их били по рукам или плечам, лишь в очень редких случаях с воспитанниц снимали панталоны. В исправительных же школах для "трудных" девочек с большим усердием применяли розги, трость и ремень-тоуз.

И что примечательно: телесные наказания в государственных школах Британии были категорически запрещены Европейским судом в Страсбурге, вы не поверите, лишь в 1987 году. Частные же школы еще 6 лет после этого прибегали к телесным наказаниям учеников.

Традиция суровых наказаний детей на Руси

Много веков в России массово практиковались телесные наказания. Причем если в рабоче-крестьянских семьях родители могли запросто накинуться на ребенка с кулаками, то детишек из среднего класса чинно секли розгами. В качестве средств воспитания также применялись трости, щетки, тапки и все на что была способна родительская изобретательность. Частенько в обязанности нянек и гувернанток входило сечь своих воспитанников. В некоторых же семьях папаши "воспитывали" своих детишек сами.

Порка гувернантками отпрыска дворянской семьи.

Наказание детей розгами в учебных учреждениях практиковалось повсеместно. Били не только за провинности, но и просто в «профилактических целях». А учащихся элитных учебных заведений били еще посильнее и почаще, нежели тех, кто посещал школу в родной деревне.

И что совсем шокирует, так это то, что родители за свое изуверство подвергались наказанию лишь в тех случаях, если случайно убивали своих детей в процессе "воспитания". За это преступление они приговаривались к году тюрьмы и церковному покаянию. И это при том, что за любое другое убийство без смягчающих обстоятельств полагалась в то время смертная казнь. Из всего этого следовало, что мягкое наказание родителям за их преступление способствовало развитию детоубийства.

"За одного битого - семь небитых дают"

Высшая аристократическая знать совсем не гнушалась чинить рукоприкладство и пороть своих детей розгами. Это было нормой поведения в отношении отпрысков даже в царских семьях.

Так к примеру, будущего императора Николая I, также как и его малолетних братьев, их наставник генерал Ламсдорф порол нещадно. Розгами, линейками, ружейными шомполами. Иногда в ярости он мог схватить великого князя за грудь и стукнуть об стену так, что тот лишался чувств. И что было ужасным, что это не только не скрывалось, но и записывалось им в ежедневный журнал.

Иван Тургенев вспоминал о жестокости матери, поровшей его до самого совершеннолетия, сетуя на то, что часто он и сам не знал, за что бывал наказан: «Драли меня за всякие пустяки, чуть не каждый день. Раз одна приживалка донесла на меня моей матери. Мать без всякого суда и расправы тотчас же начала меня сечь, — и секла собственными руками, и на все мои мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секу тебя!»

Телесным наказаниям подвергались в детстве Афанасий Фет и Николай Некрасов.

О том как был бит до потери сознания маленький Алеша Пешков, будущий пролетарский писатель Горький, известно из его повести «Детство». А судьба Феди Тетерникова, ставшего поэтом и прозаиком Федором Сологубом, полна трагизма, так как в детстве был нещадно бит и «прикипел» к битью так, что физическая боль стала для него лекарством от боли душевной.

Жена Пушкина - Наталья Гончарова, никогда не интересовавшаяся стихами мужа, была строгой матерью. Воспитывая в дочерях чрезвычайную скромность и повиновение, за малейшую провиность безжалостно хлестала их по щекам. Сама же будучи обворожительно красивой и выросшая на детских страхах, так и не смогла блистать в свете.

Опережая время, еще при своем правлении Екатерина II в своем труде "Наставление к воспитанию внуков", призывала отказаться от насилия. Но лишь во второй четверти XIX столетия взгляды на воспитание детей стали серьезно меняться. И в 1864 году при правлении Александра II появился «Указ об изъятии от телесных наказаний учащихся средних учебных заведений». Но в те времена пороть учеников считалось настолько естественным, что подобный указ императора многими воспринялся как слишком либеральный.

За отмену телесных наказаний выступал граф Лев Толстой. Осенью 1859-го он открыл в принадлежавшей ему Ясной Поляне школу для крестьянских детей и заявил, что "школа бесплатная и розг в ней не будет". А в 1895-м написал статью «Стыдно», в которой протестовал против телесных наказаний крестьян.

Эта пытка официально была отменена лишь в 1904 году. В наши дни в России официально наказания запрещены, однако в семьях рукоприкладство нередко, а отцовского ремня или розги по-прежнему боятся тысячи малышей. Так розга, начав историю с Древнего Рима, живет и в наши дни.